Вместо приветствия она сухо спросила:
— Что вы здесь делаете? Вы наконец решили нарушить своё условие? К сожалению, вы всегда появляетесь в неприятной ситуации. Поэтому, как я понимаю, что-то случилось.
Григорий Николаевич присел на стул возле кровати и задал совершенно неожиданный для Аделаиды Петровны вопрос:
— Как вы себя чувствуете?
Она просто поперхнулась от такого нахальства. Резко сев, а затем встав с кровати, бывшая актриса чётко произнесла каждое слово, делая ударение на слове «я»:
— Теперь я попрошу вас больше никогда меня не беспокоить! — и театрально указала ему на дверь.
Соседки по палате перестали заниматься своими делами и внимательно следили за развитием событий.
— Мы можем выйти в коридор и побеседовать без свидетелей? — спокойно спросил полковник и, быстро, не давая ей опомниться, взял женщину под локоток и повёл к двери.
Всё произошло так мгновенно, что Аделаида Петровна даже не успела ничего ответить.
Оказавшись в коридоре, она хотела продолжить свою театральную тираду, но тут увидела Митю, тихо сидевшего возле палаты.
Её тело опять обмякло, и она опустилась на стул, пристально глядя на сына. Глаза женщины наполнились слезами, которые она не смогла сдержать.
— Я всё знаю. Дедушка рассказал мне обо всём только сегодня, — разрядил обстановку Митя. — Я пока не готов что-либо сказать, но одно вам обещаю точно. Я больше не исчезну из вашей жизни никогда.
Митя поднял голову и пристально посмотрел на свою настоящую мать. И тут произошло неожиданное. Они, не сговариваясь, вдруг молча обнялись, а мир замер на это время.
Счастье всегда бывает кратковременным. Неизвестно, сколько бы они так сидели, но тут в больничном коридоре показалась Светлана с пакетом, в котором угадывались яблоки и апельсины. Она спокойно шла по коридору, но, дойдя до палаты, вдруг как будто споткнулась, заметив, что перед ней не чужие, а знакомые люди, которых она явно не хотела здесь обнаружить.
Увидев заплаканную мать, а рядом с ней Митю, она резко развернулась и бросилась бежать в обратном направлении. Григорий Николаевич, несмотря на свой пенсионный возраст, показал не только быструю реакцию, но и хорошую спортивную подготовку. Он догнал Свету на лестнице и схватил её за предплечье.
— Я буду кричать, — сказала запыхавшаяся Светлана. — Вы ничего не докажете.
— А зачем? Ты сейчас сама всё расскажешь. Ответь мне, почему ты это сделала. Для этого же нужна какая-то очень веская причина.
Светлана стояла молча, опустив голову и тяжело дыша, время от времени переводя дыхание.
— Я вас всех ненавижу, — сказала она, наконец. — Только Мирослава жалко. Ну, зачем он выпил этот злосчастный чай? Я не хотела его убивать.
Её лицо скривилось в злой беспомощной гримасе.
— А теперь, давай-ка, всё по порядку! Пойдем на улицу, присядем на скамейку, и ты мне всё подробно расскажешь, — спокойно предложил Григорий Николаевич.
Светлана шла за полковником как на эшафот. Плечи её опустились, и она нервно кусала губы.
— Меня посадят? Но я не хотела! Всё вышло случайно. Это было мимолётное необдуманное решение.
Она сделала паузу, вздохнула и, уже смирившись с ситуацией, начала говорить:
— Я всегда чувствовала, что есть кто-то другой, кого моя мама любит больше меня. Она часто плакала втайне от меня, а ночью звала кого-то во сне, но, когда я задавала ей вопрос, что случилось, отвечала, что мне показалось.
Однажды я пришла домой и увидела, что моя мать, которая никогда не пьёт, сидит за столом и в одиночку пьёт коньяк. В бутылке уже оставалась половина, поэтому мама была словоохотлива. Криво усмехнувшись, она сказала: «Вот, дочь, думаешь, я сошла с ума или решила на старости лет стать алкоголичкой? Нет, я отмечаю день рождения своего сына. Ему сегодня исполнилось двадцать пять лет. Выпьешь со мной за здоровье своего брата?» Мама встала, взяла ещё одну рюмку из серванта и налила до краёв. Я присела к столу, молча выпила, а мама продолжала говорить и говорить.