Тут он встретил Саяка с бледным лицом и спросил, делая вид, что ничего не знает:
— Что с вами Саякбай, Почему вы бледный такой? Вам плохо?!
— Да, вот, видите ли, господин проводник, кто — то украл мои деньги. Какой же я дурак а, какой дурак! Почему я не отдал их вам на сохранение! Во люди а!. Не люди а звери какие — то. Помогите, господин проводник, найти мои деньги! Может вор еще не успел сойти с поезда?! — сказал Саяк.
— Ну, Саякбааай! Я же предупредил вас о том, что в поезде никому нельзя доверять. Кругом воры, грабители. Эх, вы. Еще сторож виноградника! Тут не только я, но и милиция не в силах вам помочь. Потому что воры садятся на одной станции и сходят на другой, после того, как совершат кражу. И на то спасибо, что они не зарезали вас с помощью острой бритвы, когда вы спали непробудным младенческим сном. Теперь уж слишком поздно. Эх, Саякбай, Саякбай! — сказал проводник Тандиркаллаев, ударив себе ладонями рук по коленям своих ног и мотая головой. Потом продолжал: — Вот что, дорогой мой соотечественник. Один мудрец сказал: Будущее неизбежно, прошлое невозвратимо, живи в настоящем. Все что случилось уже позади. Упушенного не вернешь. Короче, я вам дам немного денег и когда вы приедете в Санкт — Петербург, прямо с железнодорожного вокзала позвоните моему другу господину Коца Лаю. Скажете ему обо всем, не скрывая ничего и он вам поможет. Я в этом уверен. Он очень хороший человек — сказал Тандиркаллаев.
— Спасибо, господин Тандиркаллаев за помощь, за то, что вы есть на этом белом свете! Да благославит вас Аллах. Я эту доброту вашу не забуду никогда, даже на том свете! Вы помогли мне в трудные минуты моей жизни! Хорошо, что есть на свете люди с большими буквами, как вы. В этом мире все возвращается, словно бумеранг. То есть добро не пропадает. Я обязательно верну эти деньги вам с процентами, господин Тандиркаллаев! — поклялся Саяк, крепко обнимая толстого проводника своими тощими руками, как обнимают дети необъятный дуб в осенних дубравах.
— Да, что вы, Саякбай, о какой помощи вы говорите? Это же моя прямая обязанность, не только перед пассажиром, но и перед своим соотечественником. Вы прям, как ребенок. Не плачьте. Даже деньги всех банков мира не стоят ваших слез. Вот увидете, совсем скоро вы заработаете большие деньги и страшно разбогатеете. Я в этом уверен на все сто процентов. Вот сволочи а! Вот шакалы! Совсем потеряли совесть! Они не только людей, даже самого Аллаха не боятся. Как они ответят в судный день перед Аллахом за такие грехи, я даже не знаю?! Но вы не унывайте, вот увидите, их обязательно накажет Аллах. Эти еретики безбожники думают, что Аллаха нету, так как его не видно и он молчит. Нет, он не молчит. Он говорит на таком языке, понять который не каждому дано. Аллах говорит молчанием, мол глянь, как рассвет быстро превращается в полдень. Скоро наступит вечер и день угасает, сгорая до тла, словно лист бумаги на костре пылающего заката. А этот осенний лист клена весной был зеленым, теперь вот, пожелтел прямо за твоим окном, желтея, как зажаренный на сковороде. Так и твоя жизнь катится к закату, а ты даже не замечаешь. Так вот, Саякбай, эти гады совсем скоро поймут, что жизнь человека ничтожно коротка, как миг, как стук маклерского молотка и они задумаются о том, что каждому придется отвечать в судный день по полной программе за все, что совершили на этом свете! Эх, как трудно жить честным людям, таким, как вы в этом диком и безжалостном мире! Господи, помилуй, спаси и сохрани рабов своих грешных! — сказал Тандиркаллаев, глядя в потолок вагона, как в небеса. Потом продолжал, как бы успокаивая Саяка: — Ничего, Саякбай, не вешайте нос! Вы скоро так сказочно разбогатеете, что многие умрут от зависти, прихватив обширный инфаркт, увидев ваш собственный самолет «Боинг» и огромную виллу на берегу Атлантичееского океана.
Саяк поблагодарил проводника Тандиркаллаева еще раз за оказанную моральную и материальную поддержку в трудные минуты его жизни и ехал дальше, проклиная до седьмого колена, грабителей, которые не испытывают жалость по отношению к другим.
Поезд равнодушно скакал дальше, стуча стальными копытами по рельсу и грохоча тяжелыми, скрипучими вагонами. За окном вагона мелькали весенние леса.
Глава 14
Отец
Саяк ехал, косо глядя в окно вагона, стараясь забыть о неприятностях, об огорчениях и разочарованиях, которые довелось ему пережить все эти дни. Железный скакун мчался, спотыкаясь о рельсы в такт сердечному стуку Саяка. За окном вагона мелькали равнины, березовые леса, поля, луга, дома и дороги, словно в старой кинохронике великого узбекского кинодокументалиста Абдулазиза Махмудова. Электрические столбы, деревья и дорожные знаки будто отскакивали назад, как люди, кои увидели что — то страшное. Саяк снова начал думать об ушедшей молодости, о Зебо, о любовных встречах о том, как они любили друг друга. Как долго распрощались, как им было тяжело расставаться. Они прощались вновь и вновь. Проводя Зебо домой, Саяк тут же снова начинал тосковать по ней и ему трудно было заснуть. Чтобы еще раз увидеть ее, он, словно ниндзя в средневековой Японии, незаметно и тихо перебрался через глиняный дувал и долго вглядывался из кромешной тьмы в светящиеся окна небольшого дома, где жила его возлюбленная Зебо с бабушкой своей и со своими родителями. Когда промелькнул в окне силуэт Зебо, Саяк замирал, прислонившись к глиняному дувалу спиной, нащупывая свою грудную клетку, где учащенно билось его сердце от волнения. Он прислонился к дувалу, чтобы ноги его не подкосились. Саяк уходил оттуда только тогда, когда они гасили свет. Перед сном, он всегда молил Аллаха, чтобы ему приснился Зебо. Его мучила какая — то ненасытность, невыносимый духовный голод. Ему казалось, что этот духовный голод ему никогда не удастся утолить, даже если он будет смотреть на нее всю жизнь, во веки веков. Когда Саяку призывали в армию, Зебо долго плакала, глядя на повестку глазами полных слез.