— Аааа, записывал, проклятый секссот?! Ты не пугай меня! Сейчас совсем другие времена. По стране гуляют свободные ветры демократии. Теперь такие животные, как ты не могут задушить свободу слова! Будем говорить о проблемах и никто за это нас не посадит! — сказала Латифа.
— Да?! Неужели?!. — прошептал сквозь зубы сексот Гисалай Салавач и бросился на беспомощную женщину. Он крепко обняв ее за талию, завалил на землю, где росла высокая трава и с силой начал снимать ее штаны, сотканные из шелка «хан атлас», чтобы изнасиловать. Но Латифа быстро выпуталась из его объятий и взяв серп, который лежал на скошенной траве, подняла высоко, словами:
— Убью, гад! Не приближайся! Выколю глаза!
Стукач Гисалай Салавач спокойно начал приближаться к ней, подумав, что у хрупкой женщины не хватит духа, чтобы ударить его серпом. Но тут Латифа взмахнула серпом, словно средневековый ниндзя и нанесла удар в пах подлого и мерзкого стукача Гисалая Салавача. Тот закричал, схватившись за кровоточащую рану и повалился на землю. Разгневанная Латифа, потеряв над собой контроль, стояла с окровавленным серпом в руке, крича: — Убью, скотина!
— О нет, нет, не убивай меня, Латифа! Прощу тебя! Прости, ради Аллаха, прости меня. О Боже! — стонал и корчился стукач Гисалай Салавач от невыносимой боли и плакал.
Латифа взяла диктофон сексота и затоптала его ногой. После чего, тщательно протерев окровавленный серп пучком скошенной травы, пошла в сторону села.
Глава 39
Безрукий сокамерник
Человек такое существо, которое не знает, что может случиться с ним через день или через час. Яркий пример этому — судьба Саяка. Ему даже не снилось, что когда-нибудь он попадет за решетку и окажется среди убийц. Образно говоря, Саяк платит за шашлык, который он не ел, то есть сидел в СИЗО за наглую клевету. Что будет с ним дальше, одному только богу известно. В камере нет свежего воздуха. Саяк только здесь осознал, что нет на свете ничего важнее, чем свежий воздух. Как хорошо людям, которые находятся на свободе! Они передвигаются без наручников и без конвоиров. Ходят, куда хотят, дыша свежим воздухом. А здесь в камере, сидишь и смотришь в закрытую железную форточку, слышишь топот обуви, скрип железных дверей, лай собак, которые эхом отзываются в узких, плохо освещенных мрачных коридорах. Постоянно чего-то ждёшь. А ожидание — это самое тяжелое чувство, которое давит на тебя тоннами невидимого груза. Думаешь, думаешь, и тебя охватывает такое досадное чувство, что кажется, даже думам твоим конец наступает. А следователи никуда не спешат. А куда им спешить? Наоборот, они довольны тем, что убийственное ожидание ломает многих. Узники раскалываются, то есть начинают предпочитать зону или тюрьму, чем находится в этой вонючей дыре, похожая на каменный мешок. Остается лишь вести разговоры со своими сокамерниками, чтобы не сойти с ума и одичать от одиночества.
У одного сокамерника саяка отсутствовали обе руки, и ел он баланду, как обезьяна, держа ложку ногами. Он плакал, когда рассказывал о себе.
— У меня была единственная дочь. Маликой её звали. Правда, она была не очень красивая, то есть зубы у нее были заячьи, а ресницы белые. Конопатая такая. Несмотря на это, я все же любил её. Но никогда не баловал и не говорил ей, что люблю её. Бедняжка из-за своего комплекса неполноценности не могла играть с другими девочками. Вернее, девочки с ней не хотели играть. Поэтому Малика играла одна во дворе с камушками, в тени деревьев. Иногда палочкой рисовала что-то на земле. А я любил выпивать, и каждый божий вечер приходил домой пьяным. Бил свою жену жестоко, как были эсэсовцы узников в концлагерях во время Второй Мировой Войны. Угрожал ножом или топором, волочил ее, схватив за волосы, по двору, а она дрожала от страха, умоляла меня, чтобы я её не убивал, и кричала Малике:
— Беги, доченька! Спасайся!
Малика тоже плакала, говоря мол мама, а как же ты?! Жена кричала ей в ответ:
— Не думай обо мне доченька! Я родилась для избиения! А ты беги, моё солнышко, беги к соседям!
Бедная Малика убегала по снегу босиком и пряталась у соседей, которые тоже боялись меня.
Однажды я услышал такой разговор жены с дочкой:
— Малика — говорила моя жена дочке — Скоро мы должны будем отдать тебя замуж, и на твоей свадьбе должны присутствовать твои подруги. А у тебя, как я вижу, нет подруг. Ну, подумай сама, кто захочет свататься и породниться с нами, если ты будешь ходить одна. Ты иди к подругам, заводи с ними дружбу. После этого Малика стала ходить к своей однокласснице по имени Паризод. Родители Паризод были богатыми людьми и жили в роскоши. Однажды вечером я возвращался домой подвыпивший и неожиданно встретил на улице маму той девушки, с которой дружила моя дочь. Женщина по имени Чамангуль, увидев меня, начала орать: