— Врет он!
Это Бун сказал. У него в критические моменты голос особый появляется. И взгляд — тоже. Редко это бывает, но зато как он взглянет, как скажет этим голосом, так все мальчишки верят ему на сто десять процентов. Лейтенант не Васька, конечно, не Борька и не кто-нибудь другой из нашего класса. Но вижу, и на него подействовало. Он внимательно Буну в глаза посмотрел, взглянул на чистильщика, ладонь вперед выставил и застопорил его на всем ходу, как машину, нарушившую правила уличного движения. Потом к милиционеру обратился:
— Слушаю вас, старшина.
Тот и доложил. Честно доложил. Не прибавил ни слова! Картина вполне объективная. И сам я вижу: со стороны можно думать, что это чудо с будкой сотворили мы с Буном.
— Так было? — спрашивает лейтенант у Буна.
— Так, — отвечает Бун, и я головой киваю.
Лейтенант отпустил старшину и долго слушал чистильщика. Я несколько раз пытался вмешаться, но натыкался на ладонь лейтенанта. Она, как милицейский жезл на перекрестке, язык мой останавливала.
А чистильщик насыпал на нас такую гору чепухи всякой, что удивляюсь, как мы не лопнули под этой тяжестью. Во-первых, мы, оказывается, целыми днями вертелись вокруг его будки — высматривали, где лежат деньги. Во-вторых, по ночам мы пробовали сломать замок. В-третьих, нацарапали на дверце нехорошее слово. Он его закрасил, а мы еще хуже написали. В-четвертых, в-пятых, в-шестых — и с каждым пунктом голос чистильщика все крепчал и превратился бы, наверно, в ультразвук. Но лейтенант погладил усики, припечатал ладонь к столу, будто штамп поставил, и прервал его:
— Ясно! Вы свободны, гражданин!
Чистильщик навалился на барьер.
— Как свободен?
— Вы не довольны? — улыбнулся лейтенант.
— Не уйду, пока…
— Советую уйти, — сказал лейтенант многозначительно.
— А эти? — чистильщик пробуравил нас взглядом.
— Виновные будут наказаны.
— А будка?
— Ее заменят… Идите, гражданин! Надо будет — вызовем.
Чистильщик снова навалился на барьер, но лейтенант повторил: «Идите!», и мы остались втроем. Сидим, переглядываемся с Буном. Рта не раскрываем, но страх уже прошел, потому что чувствуем: этот лейтенант разберется, поймет. А он и спрашивает:
— Почему не плачете? Или привыкли в милиции сидеть?
— В первый раз, — говорит Бун.
— В первый! — подтвердил и я. — А плакать нам нечего! Интересно даже — экскурсия настоящая! По детективам милицию не очень-то узнаешь.
— Любите? — спросил лейтенант.
— Милицию? — усмехнулся я.
— Детективы.
— Один у нас любил! — говорю.
— Ну и что дальше?
— Ну и ушел!
— Куда?
— Да в милицию вашу работать.
— Ученик?
— Зачем ученик? Ученика бы не взяли!..
В это время в комнату вошел толстый, вроде Жаботинского, майор. Спросил:
— Готово?
Лейтенант подал ему какой-то лист.
— Пожалуйста!
Майор пробежал его глазами, потом на нас уставился. Взгляд у него хмурый, колкий, точно он из этого листа вычитал, что мы с Буном семерых ограбили и троих зарезали. Но лейтенант еще ничего про нас не написал, ни единого слова.
— Кто такие? — насмотревшись на нас, спросил майор.
— Любители детективов! — отрапортовал лейтенант.
Майор совсем хмурый стал.
— Начитались и?..
Это он, значит, узнать хочет, что мы натворили после детективов.
— Ничего не начитались! — крикнул я. — И совсем не мы детективы любим!
— А кто же? — спросил майор таким тоном, будто читать детективы — самое страшное преступление перед всем человечеством.
Я даже засомневался, сказать про нашего чертежника или не открывать его тайну. Смотрю на Буна вопросительно. А он взял и сказал:
— Это наш учитель по черчению. Это он после детективов в милицию пошел работать.
— Учитель? — глаза у майора совсем под брови заползли. — Лысый такой? Бритый?
Чувствую, что после этих хитреньких слов меня заносить стало.
— На такие, — говорю, — наводящие вопросики с ловушкой ни один уважающий себя шпион не клюнет! Давно известно: отвечать надо наоборот!.. И не лысый, и не бритый, а с бородой!
Мы с Буном не ожидали, что толстый сердитый майор может смеяться как ребенок. Положил лист на барьер и заливается! Даже заколыхался весь! И лейтенант подхихикивает, но не очень громко, чтобы не обидеть начальника, которого я перехитрил.
Майор глаза руками вытер, взял лист с барьера, опять на нас уставился.