Иногда мы разговаривали, лежа в кроватях, я в своей, он в своей. Межкомнатные двери почти всегда были полуоткрыты. А так как помещения были маленькими, слышимость была изумительная.
-А ты, действительно разбираешься в антеннах? - спросила я, читая Диккенса.
-Да, - ответил Джон.
-А в чем ты еще разбираешься? - не унималась я. Меня терзало любопытство.
-Во многом, - отрезал мужчина, категорично, словно ставя точку в моих расспросах. Но я буду не я, если не добьюсь ответа.
-А кем ты работал раньше?
-Обычным госслужащим, - донеслось из соседней спальни после нескольких томительных минут, когда я уже думала, что он не ответит.
-На зарплату госслужащего ты не смог бы купить билет в бункер, - авторитетно заявила я.
-За меня заплатили.
Я положила книгу на стол, окончательно перестав читать. Разговор становился все интереснее.
-Кто мог быть таким добрым, чтобы заплатить миллион евро?
-Нашлись люди...
-А чем ты занимался на госслужбе? - решилась я на каверзный вопрос.
-Шпионил, - донесся ответ. Меня снесло с кровати ураганом. Я вбежала в его комнату в мужской рубашке, служившей мне ночной (на три размера больше моего, поэтому доставала она мне до колен) и воскликнула.
-Ты был шпионом?! Как интересно!
Джон лежал поверх покрывала на кровати с планшетом в руках и делал вид, что читает. Я села в ногах.
-Расскажи, - просительно потянула я, - ты шпионил против Америки? А как же война? Тебя раскрыли?.. - вопросы посыпались один за другим. Я уже его не боялась. Свободно разговаривала, могла даже сама дотрагиваться до локтя, обращая внимание на что-то. Входила полуодетая после душа. Мне иногда даже хотелось, чтобы Джон обратил на меня внимание, как на женщину, увидел не друга, а объект страсти. Но он, по-прежнему, оставался невозмутим и корректен. Теперь понятно, откуда у него такая выдержка. Издержки профессии.
-Да, несколько месяцев назад разразился шпионский скандал. Меня раскрыли и обменяли на американского. Вот так я оказался дома, после тридцатилетнего отсутствия.
-Ты тридцать лет прожил за рубежом? - ахнула я.
-Да. Детство в Праге, юность в Мюнхене, потом переехал в Нью-Йорк. Даже имя, как видишь иностранное, не Всеволод Владимиров, как у Штирлица, - это он только что пошутил?
-Как интересно, - произнесла я благоговейно.
-Ничего интересного, - отрезал холодно Джон, - если это работа. С того времени я и не люблю брать на себя ответственность и принимать решения. Особенно те, которые вершат судьбы мира, - тихо закончил мужчина, и я впервые увидела на его лице неприкрытое страдание.
-У тебя есть семья? - спросила тихо я, - жена, дети?
-Нет, - произнес Джон, - какая может быть семья у шпиона?
-А что ты собирался делать в России, после того, как тебя раскрыли?
-Мне дали неплохую пенсию. От родителей достался дом на берегу озера. Планировал поселиться там, ловить рыбу, кормить комаров, выращивать огурцы... - голос Джона едва заметно дрогнул.
Я затихла. Потом подсела ближе и провела рукой по груди. Она была теплая и твердая.
-Расскажи, - тихо произнесла я, - это... страшно?
-Страшно, - ответил он, поняв, о чем я спрашиваю. И я вдруг увидела его настоящего. И тоску в его глазах, и боль, и желание. Его неистребимую привычку держать все в себе и не показывать эмоций, его неохоту ни с кем сближаться, идти на контакт. И дикое немыслимое одиночество, спрятанное глубоко внутри, так глубоко, что он сам этого не видит. Огромное, как космос.
Я наклонилась и легла рядом. Уткнувшись лицом в грудь, закинув ногу на его ноги, обняв руками за талию. Вытянулась вдоль его длинного худого тела и замерла, тихонько сопя. Было тепло и спокойно. Как уже давно не было. Казалось, все проблемы ушли, нет ни войны, ни взрывов, ни борьбы за власть. Мы просто лежим на кровати, у меня дома, тихо тикают часы на столе, где-то за окном шумит город. И так хорошо и безмятежно на сердце. Я пригрелась, даже немного задремала, вполглазика. Потянула ногу вверх и наткнулась на выпирающий твердый бугор. Сон слетал в одну секунду.
Я медленно подвигала коленом туда-сюда, ощущая необыкновенное, будоражащее кровь предвкушение. Как же я давно занималась любовью! Наверное, полгода назад в последний раз. И то, с Алексеем давно не ладилось, секс был механический, не приносящий удовлетворения ни мне, ни ему. А сейчас внутри меня словно закручивалась тугая пружина, сильнее, сильнее, стремящаяся к освобождению. Я потерлась носом о его грудь, вдохнула запах и открыла веки. Почти черные глаза Джона внимательно, напряженно смотрели сверху вниз. Я улыбнулась. И поцеловала его в плечо. Мужчина медленно склонился надо мной, не отрывая от лица взгляда, словно боялся упустить даже малейшую мою эмоцию. А может, опасался, что я передумаю? Никогда!