— Ладно, — сказал Иван, нащупывая тёплый непонятный предмет, вкладывая его в нагрудный карман. — Может, и впрямь пригодишься.
Чувствовал он себя отвратно: болела голова, суставы выворачивало, во рту, казалось, хрустел песок. Так всегда бывало после внепространственного переброса на непомерные и непредставимые расстояния — не привыкать!
И ещё отшибало память, будто после какой-нибудь внутричерепной травмы… по сути дела, эти перебросы всегда были «травмами», выдержать их могли пока ещё очень и очень немногие. Обычный рядовой землянин со средним здоровьишком и набором всегда таящихся в нём болезней или вообще отдавал Богу душу в месте «всплытия» или же терял разум, превращался в безмозглого, пускающего пузыри идиота. Большой Космос пока ещё был не для всех, несмотря на то, что вот уже шесть веков шло его освоение, шла Великая и Вечная Война с Пространством.
Болтаться во мраке и холоде — штука малоприятная.
Иван, матеря сквозь зубы приславших его в эту гибельную дыру, расправляя затёкшие, гудящие руки и ноги, включил малый локтевой движок. Капсула стала приближаться. Да, ощущение было обычным, не ты движешься в чёрной пустыне, а к тебе приближаются предметы… если они близко, если они рядом. Молчаливые пылающие пульсирующим огнём звёзды недвижны и неизменны.
Они падают. Падают в Пропасть, как и всё в мире.
Капсула была экстра-класса. Иван разбирался в этом.
Такая стоила безумных денег. И они не пожалели средств. Стало быть, дело серьёзное, очень серьёзное.
Ажурные хитросплетённые фермы проплыли мимо, поражая глаз причудливой сканной вязью. Чаша отражателя светилась знакомым чёрным скрытым пламенем, непостижимым для человека. Среди поисковиков считалось дурной приметой заплывать в чашу, даже при необходимости осмотреть её — это дело обычно передоверяли технарям. Но Иван плевать хотел на все эти приметы и причуды.
Он заплыл в чёрную полусферу с микроскопическими бритвенными краями.
Незримое, пока ещё бездействующее поле, пронзило его насквозь со всех сторон, сдавило. Мрак чаши был чернее и страшнее мрака Вселенной. Даже на фоне чёрной пустоты Пространства отражатель казался провалом в безысходную тьму. Он втягивал в себя, засасывал… Что мог отражать он, всепоглощающий и бездонный! Но он был именно отражателем — отражателем той силы, что рождалась в полуметровой верной сфере-геодрайвере, висящей в его чёрной пасти. Когда-то много лет и веков назад мощь двигателей и движителей измерялась, как знал Иван, в лошадиных силах. За всю историю планеты Земля, на ней не было столько лошадей, сколько их было сейчас в этой полусфере.
Циклопические силы таились в ней.
Иван ускорил ход. Теперь он нёсся прямо к люку верхнего шара, скользя взглядом по матово-серой поверхности капсулы. Ни единой царапины! Ни вмятинки! Ни щербинки! Новьё! Он всю жизнь мечтал о такой! И эти дедовские, но такие милые поручни-переходы! Он замер на минуту. Погладил рукой чёрную витую поверхность. В глазах полыхнуло. И увиделись ни с того, ни с сего два расплывчатых силуэта, то ли опирающиеся на поручни, то ли висящие на них, конвульсивно вздрагивающие, нестойкие… Иван тряхнул головой, зажмурил глаза. Но видение не пропало сразу. Оно было внутренним.
Медленно растаяли сиренево-жёлтые сполохи пламени, пропали силуэты.
Что за бред?! Откуда это?! Почему?!
Ивана бросило в пот — не хватало ещё галлюцинаций, миражей! Так и вовсе можно свихнуться! Там, на этом чёртовом приёме с хрустальным полом и жуткой старухой. Здесь! Он ещё раз выругался, вслух, не стесняясь никого — кого тут можно стесняться! Приложил ладонь к выступу у люка. И сказал:
— Сезам, откройся.
Створ исчез, будто его и не было. И Ивана мягко втянуло внутрь.
— Всё. Хватит психовать. Надо работать, — сказал он сам себе несвойственно строгим тоном. Но он вовсе не шутил. Ему и на самом деле хотелось как можно быстрее покончить со всеми этими заданиями и разведками, расследованиями и выведованиями. Не его это занятие, не его!
Первым делом он разоблачился и полез в биодушевую, где его сразу подхватили на свои мягкие и упругие руки регенерационно-тонизирующие струи, завертели, закрутили, вернули в него жизнь и вообще, вновь его создали.
Иван выполз из душевой на четвереньках, дополз до круглого бассейна, свалился в него. И уснул. Захлебнуться в оксигидросоставе было нельзя, им можно было дышать ещё лучше, чем самым напоённым кислородами и озонами земном воздухе где-нибудь в тайге, кедраче, вдалеке от людской суеты. После кошмарного истязующего переброса всё это казалось подлинным спасением.
Да, у Ивана не было времени лежать в реанимации месяц-другой, ему нужно быть свежим и готовым к действию через час, самое большее, два. Он спал, но он знал это — его внутренние часы уже работали в новом ритме.
Программа пока не напоминала о себе. Пока.
Он проснулся сразу. Не было ни полусна, ни дремотного оцепенения. Его словно выбросило из небытия в жизнь. Не одеваясь, не вытираясь, он почти бегом полетел в рубку. На миг замер перед сенсопультом. Включил полную прозрачность. Капсула шла полным ходом к цели. Её программа работала.
И снова он, совершенно голый, беззащитный, висел посреди Черноты.
Падал в Пропасть. Прозрачность была абсолютной. Она давала полное ощущение Пространства.
Она пугала. Она убивала. Редко кто из космолётчиков пользовался ею полностью. Иван был тем редким исключением — он оставался самим собою и на тёплой Земле и в ледяном Космосе. Он любил и Её, и Его.
Любил. Но это был не тот Космос, не его Пространство. Оно было иное, чужое. Он увидел это сразу. Пустота была густой, вязкой, она таила в себе столько всего, что сердце сжималось в нехорошем предчувствии. Пустота была колдовской. Иван сразу понял это. И он понял ещё одно — капсула не летела сама, не мчалась по своей и его воле, нет! Её притягивало каким-то колдовским магнитом, её всасывало колдовской силой в омут неведомого.
Иван пристально всмотрелся вперёд, в невидимую ещё цель, в Пустоту. И в глазах его стало зелено-зелено той вязкой пугающей предобморочной жуткой зеленью, которая сулит лишь одно… непробуждение.
Он с силой сжал виски. Заставил себя оторваться от Пустоты. Да, это дьявольское логово! Это лежбище Смерти! Зачем он дал согласие! Они обрекли его! Они всё знали — и всё равно обрекли!
Он никак не мог вспомнить событий последних недель, дней. Их будто вытравили из его памяти. Только эта странная встреча после «дикого пляжа», только отдых после Гадры… Но ведь было что-то ещё. Точно — было!
Он силился вспомнить, но не мог. Наваждение! Морок!
Сон наяву! Три Дня подготовки, эти спешные три дня он начинал вспоминать. Суета! Всё суета сует и всяческая суета! Нет! Было что-то важное, главное! Он как-то машинально провёл рукой по груди, будто пытаясь нащупать привычное, знакомое, своё… Но ничего не нащупал, и даже не смог понять, что — что там должно было быть.
Нет! Так нельзя! Иван сосредоточился, прогнал из головы всё лишнее, всё ненужное. Не время рефлексовать! Мало ли что может привидеться, прислышаться. Особенно тут, в проклятом месте, в секторе смерти… Да, он уже вошёл в этот сектор — слева от него, всего в трёх метрах, слабо пульсировал красный индикатор, утративший мгновение назад прозрачность.
Капсула пересекла незримую границу.
Вот он — сектор смерти!
Иван ожидал чего-то необычного, страшного. Но ничего не происходило.
Он по-прежнему висел в жуткой Пропасти Мироздания и одновременно стремительно падал в неё. Он чувствовал нутром — здесь нет того, привычного времени. Здесь не XXV-ый век от Рождества Христова, не 2479-ый год, и никакой другой. Здесь всё своё, в том числе и время. Ему захотелось немедленно отключить прозрачность, замкнуться в объёме, зримом объёме капсулы как в крепости. Он еле сдержал себя — нельзя поддаваться нахлынувшему ужасу, нельзя! Иначе конец! Теперь он ясно видел очерченный посреди вековечной Тьмы коридор — полыхающий мрачной колдовской зеленью туннель… Куда? Кто знает! Ни одному человеку не удавалось до сих пор выбраться из Того мира.