— Наташа, Зоренька стыдись. Ты говоришь тоном приказа. Матриархат пал давно. Твой тон неуместен.
— Патриархат тоже пал.
Федор фыркнул и вышел из кухни, подчеркнуто мягко притворил дверь.
У Игоря обиженно выпятились губы, Максимка насупился, обозначились бугорки над бровями. Почувствовали, что между родителями нелады. Наталья досадовала, что при детях стала объясняться с Федором. Она никогда не делала этого, чтобы они росли здоровыми, неомраченными, а тут забылась.
— Играйте, играйте, мальчики милые мои!
— Вы ругаетесь, — пробурчал Максимка.
— А я пузыри хочу пускать, — вдруг заявил Игорь. — И Максимка хочет. Да же?
— Хочу, — смягчаясь, ответил Максимка.
Наталья развела в пластмассовом корытце мыло, дала сыновьям трубки от ученических ручек, сама отправилась за тетрадями.
Хотя Федор выключил в комнате электричество, в ней было бело, как в полнолунье: прожектор, установленный над кабиной мачтового крана, распылял темноту и там, вокруг достраивающегося дома, и здесь, в комнате с балконной дверью, обмерзшей узорчатым льдом.
Вытаскивая из этажерки тетради, Наталья покосилась в сторону ниши, что была задернута занавеской. Красным зрачком зажглась на миг дырочка в занавеске, и Наталья предположила: Федор, одетый, лежит в кровати и курит.
Когда Наталья была девочкой, ей казалось: если человек курит, да притом молча, значит он занят большими, удивительно красивыми мыслями. Повзрослев, она поняла, что чаще курят от бездумья, тоски, лени и просто по привычке глотать табачный дым.
Наверно потому, что Федор был ее мужем, она относила его к таким людям, у которых одновременно с курением совершается важный духовный процесс. А сейчас, увидев эту мигающую дырочку, решила, что представляла Федора чрезмерно содержательным. Любила. И как! Но теперь она видит, каков он. И хорошо! Хорошо! Как нелепо получалось раньше. Что-нибудь делала, прежде всегда думала о Федоре: он обрадуется, ему будет приятно, его минует забота о том, как легче прокормить семью… А Федор? Конечно, он прежде всего думал о себе, а потом уж о ней и детях.
Вспомнилось, что ко дню рождения Федора она начинала готовиться за неделю и притом тайно: бегала по магазинам в поисках оригинального подарка, заставляла его друзей придумывать необычайное, шутливое поздравление, готовила у соседки, знающей толк в кулинарии, вкусные кушанья. Старания ее не проходили даром: наступало заветное число, и Федор ликовал. Украдкой от гостей говорил, что если бы не она, этот день был бы для него не самым прекрасным в году, а неприметным и лишенным значения.
Муж тоже не забывал о дне рождения Натальи. Однако это не доставляло ей большой радости. Он приносил бутылку шампанского, коробку духов или сумочку, вручал ей и целовал в глаза. Наталья скрывала неудовлетворение, старалась подчеркнуть, что восхищена его вниманием. А у самой горела душа от обиды: подарок до пошлости обычный, фольгу с горлышка Федор обдирает с постным лицом. И не поймешь: то ли на выдумку не горазд, то ли просто-напросто отводит свой черед.
Кашлянул в нише Федор. Наталья прижала к груди стопу тетрадей и поспешила уйти.
Спать легла за полночь: после проверки сочинений полоскала и вывешивала белье.
Долго не могла приспособиться к норову пружин старого отцовского дивана: проседая в одном месте, они вспучивались в другом и больно давили сквозь облупленную дерматиновую обшивку. Наконец, она нащупала удобное место: вплотную придвинулась к спинке. Сжала веки и сразу ощутила сильное головокружение. Сказывалась многодневная усталость и сегодняшние переживания. Головокружения случались у нее нередко. Сначала она с трудом преодолевала их, а потом заметила: если часто моргать, то слабость исчезает и быстро приходит сон. Так она стала делать и сегодня, но не успела задремать, как к дивану подошел Федор, встал на колени и положил подбородок на ее плечо.
— Зоренька, идем. Изводишь и меня и себя. Есть претензии — объясни. Жили-жили мирно, сердечно и вдруг — стоп. Где причина?
— Причина больше чем веская. Не хочешь понять.
— Нет ее. Выматываюсь, поэтому плохой помощник тебе. Нагрузка на мозг колоссальная. Подержи-ка на протяжении восьми часов работу тридцати с лишним подстанций. Очумеешь. Смену кончаю и думаю: «Утром энергии было через край, а сейчас нет ее, будто выкачали до дна». Ну, не дури, Зоренька.
— Не смей называть меня Зоренькой.
— Эх, Наташа, Наташа.
Федор задернул занавес ниши, чиркнул спичкой о коробку.
— Не кури: дети в комнате. Да запомни: встанешь в шесть часов, приготовишь завтрак и отведешь Максимку с Игорем в сад. Утром у тебя энергии через край. Не так ли?