— Не беспокойся о Рут. Она будет поздно, верно? Никто не видел, как я вошел. Все нормально.
Зейн прямиком идет на кухню и открывает потайную дверь кладовой рядом с холодильником.
— Что ты делаешь теперь? — спрашиваю я. — И откуда знаешь дорогу на кухню Рут?
— Когда перестраивалось здание клуба, Рут проводила здесь все собрания ассоциации домовладельцев, — поясняет он. — И до того, как она решила возненавидеть меня, я приходил и помогал ей с содержанием дома. Делал то, что она не могла сделать. Вешал шторы. Передвигал мебель. Все в этом роде. Я знаю каждый сантиметр этого дома.
— Да? Я этого не знала. — Я слежу, как Зейн вытаскивает пачку печенья с написанной от руки этикеткой, которую я не могу разобрать. — Рут вовсе не ненавидит тебя. Что это?
— Пастичотто, — говорит Зейн с испанским акцентом, сунув одно в рот. Он жует, затем слизывает сахарную пудру с пальцев. — Печенье из Испании. Моя бабушка делала такое в детстве, и Рут всегда держит их в своей кладовой. Она заказывает их в европейской пекарне в Нью-Йорке. И платит хорошие деньги, чтобы его доставляли свежим. Хочешь одно?
Я отрицательно качаю головой.
— Почему бы тебе не заказать их для себя?
— Я и заказываю. Мы оба получаем их первого числа каждого месяца. Я уже съел свое. — Зейн улыбается мальчишеской улыбкой и кладет пачку обратно. — Ты многое теряешь.
— Тебе пора, — говорю я.
— Почему? У тебя внезапно наметилось свидание? — усмехается он, и я замечаю на его щеке налет сахарной пудры, который я почти готова слизать.
Но, конечно, я бы никогда этого не сделала.
— У меня есть дела, — говорю я.
— Подобные тем, какими ты занималась до моего прихода?
— Не беспокойся об этом. — Я приподнимаю брови и указываю на прихожую. — Уверена, что тебе есть куда пойти и кого побеспокоить, так что…
— На самом деле, сегодня вечером я совершенно свободен. — Зейн складывает руки за голову и идет к двери.
Я закатываю глаза, когда он не видит.
— Я уверена, что ты найдешь способ заполнить этот пробел.
— Хочешь потусоваться? — Его вопрос кажется серьезным, судя по отсутствию ухмылки на лице или огонька в глазах.
Я указываю на себя.
— Хочу ли я… Хочу ли я потусоваться? Сегодня вечером? С тобой?
— Хорошо, позволь мне перефразировать, — говорит он, подходя ближе. — Ты зависнешь со мной сегодня ночью?
Я смеюсь.
— Хорошая попытка, де ла Круз. Боюсь, я не буду этого делать.
Внутри меня все приходит в волнение, что-то зажигается и губы начинают изгибаться в широкую улыбку.
Я не узнаю себя сейчас. Кто эта женщина, позволяющая себе быть очарованной профессиональным соблазнителем?
— Перестань быть такой чертовски упрямой. — Зейн понижает голос, взгляд настолько напряжен, что я не могу отвести свой взгляд. И, возможно, не хочу. — Мы можем посмотреть фильм. Может, закажем пиццу. Черт. Я не знаю. Что ты любишь делать?
Я наклоняю голову и разглядываю его лицо.
— Почему ты хочешь тусоваться со мной?
— Слушай, я чувствую себя виноватым. За то, что заставил тебя чувствовать себя некомфортно. Конечно, черт возьми, я не ожидал, что ты убежишь. — Зейн издает смешок. Один раз. — Я думал, что такая девушка, как ты, привыкла к подкатывающим мужчинам. Полагаю, такое бывает довольно часто. Не думал, что когда-нибудь испугаю женщину.
— Я не испугалась, — говорю я. И его лесть работает.
Вроде бы.
Черт его подери.
— Хорошо, испугал, разозлил, что угодно. — Он поднимает руку.
— Там, откуда я приехала, мужчины так себя не ведут. Ни один мужчина в Рикстон Фоллс никогда не скажет женщине, что ему кажется, будто она хочет его трахнуть.
— Это в штате Нью-Йорк, верно? — спрашивает он.
Я киваю.
— Тогда я позволю себе не согласиться с тобой по этому вопросу. Я знаю много придурков с севера.
— Они, вероятно, из города. Небольшие городки севернее менее… прогрессивные, когда дело доходит до такого рода вещей.
— Это многое объясняет. — Зейн подставляет большой палец под подбородок и пристально на меня смотрит. — Ты девушка из маленького городка. Я городской парень. Мы говорим на разных языках. Может быть, это наша проблема.
Я смеюсь.
— Не думаю, что это наша проблема. Вовсе нет. Хотя, это мило.
Он морщит нос.
— Мило? Боже. Никогда не называй меня так. Иисус, Далила, я из Чикаго. Вырос на улицах Саут-Сайда. Мужчины не милые. Ты заставишь меня потерять мой уличный авторитет, если продолжишь называть меня так. Кстати, я тяжело работал, зарабатывая его.