На скамьях за пустыми столами сидели солдаты, матросы, штатские – около полусотни человек. Сизый махорочный дым слоями стоял над головами. У зашторенного окна стоял, скрестив руки на груди, белокурый рослый мужчина в одежде рабочего, рядом нетерпеливо прохаживалась вдоль стены худенькая девушка в кожаной куртке и длинной чёрной юбке.
Пётр увидел брата, сидевшего с краю, подошёл.
— Здравствуй, Гриша.
— А-а, Петя! Рад тебя видеть. Садись.
— Как там… дома? Как мать?
— Плоха, хандрит, болеет… А что с ней, не пойму, может, из-за тебя? Но, знаешь, по-прежнему проявляет живейший интерес к моим делам, глядишь, скоро революционерку из неё сделаю! А ты, между прочим, хорош: хоть бы раз зашёл, проведал нашу старушку!..
— Мы виделись… — помолчав, сказал Пётр.
— Что ты говоришь? Когда?
— Потом, Гриша… Ты лучше скажи, вон та барышня и есть ваша знаменитая товарищ Надя?
— Барышня! — негодующе повторил Григорий. — Никакая она не барышня, а настоящий революционер! Она старше нас с тобой всего на два-три года, а уже столько повидала, испытала, сделала! Человек необычайно мужественный и отважный! Один её побег из Читинской тюрьмы чего стоит! Мне Александр рассказывал… Однажды она получила с воли известие, что всё готово к её побегу. Надя сразу пожаловалась на острую зубную боль. Зубного врача в тюрьме не было, и её пришлось вести в лечебницу Красного Креста. Поскольку она была особо опасной политической заключённой, её повели сразу двое: надзирательница и караульный солдат. У ворот лечебницы, как было условлено, стояла пустая коляска с кучером. Надя побежала к ней, надзирательница бросилась за ней. А солдат вообразил, что хотят убежать обе, и схватил надзирательницу. Пока они там разбирались, Надя вскочила в коляску, кучер, который, кстати, был эсером, бывшим матросом с «Потёмкина», стегнул лошадь, и они умчались. И это средь бела дня на глазах у публики! Вот здорово! А бежала Надя не за границу, как некоторые, а к нам во Владивосток, чтобы продолжать борьбу.
— Странно… — промолвил Петр.
— Что странно?
— Странно то, что и наш товарищ Гриша Доколе бежал примерно с тех же мест, точно таким же способом и тоже к нам во Владивосток, чтобы продолжать борьбу. Все вроде одинаково, только Гриша путь борьбы избрал более верный…
— Опять ты за своё! Скажи лучше, что за бородач пришёл вместе с тобой?
— Тоже революционер, хотя и не такой знаменитый, как вы, — усмехнулся Пётр. Он заметил вошедшего в зал Степана Починкина и помахал ему рукой.
Ковальчук вполголоса беседовал с Александром.
— У столовой только один выход?
— Да, если не считать парадного, который закрыт. А что?
— А то, что эта столовая – настоящая мышеловка! В случае опасности…
— В случае опасности? — перебила его товарищ Надя, которая, перестав прохаживаться, прислушивалась к их разговору. — Товарищ, очевидно, эсдек? Нетрудно догадаться! Почему? Потому что это очень на вас похоже: не успев прийти на собрание, вы уже говорите об опасности. Где уж вам поднять восстание!
Ефим хотел возразить, объяснить, что не о себе беспокоится, но Надя, раздражённо махнув рукой, отошла от него и обратилась к залу:
— Товарищи! По-моему, все в сборе, будем начинать. Большинство знает, для чего мы собрались здесь, ну а тем, кто не знает, я скажу. Пятый месяц наши товарищи из 1-й роты минного батальона, что расположен в бухте Диомид, томятся под арестом. Сто тридцать два солдата ожидают суда, скорого и неправого, и многие из них, без сомнения, будут приговорены к смертной казни. В чем же их вина, товарищи? Единственно в том, что они пытались заявить начальству о своих солдатских, вполне законных, претензиях. Командиры отказались даже выслушать их, вызвали карателей и арестовали почти всю роту… Нельзя допустить суд над минёрами, и выход здесь только один – вооружённое восстание всего гарнизона! — последние слова Надя почти выкрикнула, выбросив перёд собой руку, сжатую в маленький острый кулачок.
Столовая одобрительно загудела, кое-где всплеснулись аплодисменты. Александр поднял руку:
— Тихо, товарищи! Не надо лишнего шума. Кто хочет высказаться – пожалуйста.
— Прошу слова! — Ефим Ковальчук сделал шаг вперёд. — Товарищи! Общая политическая обстановка в России и на Дальнем Востоке в частности для восстания крайне неблагоприятная. После государственного переворота в июне в стране восторжествовала и набирает силы реакция. В таких условиях любая попытка вооружённого восстания обречена на провал. Владивосток, если подымется, окажется в изоляции, другие города не смогут ему помочь. Да и здешний гарнизон, насколько я могу судить, в целом не готов к выступлению, во всяком случае я вижу здесь в основном флотских товарищей…