— Затем, что я люблю тебя… хочу, чтоб ты первый был… чтоб ребёночек от тебя… — бессвязно шептала она, приближаясь к нему и протягивая руки.
Да, знал губернатор, кого принимать в горничные! Крепкая, как все девушки Малороссии, она вместе с тем была очень изящна, женственна. Узкие плечи и тонкая талия подчеркивали её хрупкость, а высокая грудь, округлые руки и свежий цвет лица говорили о здоровье и силе.
Сколько раз в дерзких мечтах представлял он себе эту минуту, сколько раз видел это в томительных молодых снах! Так отчего же сейчас медлит, ведь она сама предлагает ему себя, предоставляет, так сказать, право первой ночи, прежде чем уйти в немощные и мерзкие объятия старика. Вот она уже совсем близко, слышен запах её тела, и обнажённые руки берут его шею в нежное кольцо.
Иван стискивает зубы, разрывает кольцо.
— Нет! — и, сдёрнув с вешалки бушлат, бросается из дому.
У этого вестового Серёгина прямо-таки собачий, точнее, кобелиный нюх на баб. Стоит только одной из них появиться на берегу у «Скорого», как он тут как тут. Выходит развинченной походкой на причал, заигрывает, с дурацкими пошлыми шутками предлагает свои услуги, но, узнав, что требуется кто-то другой из команды, шумно вздыхает, закатывает глаза и с видимой неохотой идет звать сослуживца.
Примерно через неделю после Аннушкиного визита Серёгин вновь вызвал Рублёва наверх.
— Ну везёт же тебе, Ванька! — говорил он с гадкой улыбочкой. — Бабы на тебя прямо роем летят. И чего они в тебе нашли! Но на этот раз я тебе не завидую: мамзель-то с начинкой! Доигрался, хе-хе… Был такой случай. Приходит к «Беспощадному» какая-то белошвейка, кладет на сходни сверток и говорит вахтенному: «Передайте мичману такому-то, это его дитя!» А сама – ходу! Вот была потеха!..
Иван не слушал болтовню вестового, торопливо одевался, размышляя: кто бы это мог быть? Неужели опять Аннушка?
На причале стояла товарищ Надя. Но что это? У неё был огромный живот, торчащий из-под чёрного плюшевого жакета. Иван вытаращил глаза. Вот те квас! И когда она это успела, ведь виделись вроде совсем недавно, и никаких признаков не было заметно…
Рублёв, сопровождаемый шуточками и насмешливыми советами матросов, толпившихся на верхней палубе, сошёл на берег. Надя, как ни в чём не бывало, деловито и даже сухо, поздоровалась и спросила, свободен ли он сейчас.
— Да. А что?
— Надо съездить в одно место. Возьмите извозчика.
— Но нижним чинам запрещено ездить на извозчиках. А я по форме.
— Ну хорошо, пойдём пешком. Только возьмите меня под руку. И вот здесь крепче прижмите, а то, не дай бог, посыпется из меня всё…
— Что – посыпется?! — вконец обалдел матрос.
— Шрифт! Да вы что, в самом деле подумали, что я беременна? — Надя засмеялась. — Ну что ж, значит, маскарад удался! Мужиков нетрудно провести, вот с женщинами сложнее…
Из рассказа Нади Рублёв узнал следующее. Она устроилась уборщицей в типографию черносотенной газеты «Дальний Восток», издаваемой городским головой Пановым. Проработала там несколько дней, вынося тайком шрифт по колонке. А когда набралось на целую наборную кассу, новая уборщица исчезла.
Шрифт нужен был эсерам как воздух. Некоторое время они печатали свои прокламации в типографии издателя Ремезова, сочувствовавшего революционерам. Потом Ремезова арестовали, газету его закрыли, и эсерам пришлось перейти на гектограф. Помощи в этом деле от бывшего печатника Ивана Рублёва не требовалось: почти каждый подпольщик в совершенстве владел этим несложным способом печатания листовок. Но работа на гектографе хлопотна и малопродуктивна: хлопотна потому, что для изготовления гектографического слоя, или, как его называли в шутку, «студня», требовались химически чистый глицерин и желатин, и если желатин можно было купить в любой бакалейной лавке, то глицерин доставали с великими трудами в аптеках, где его продажа, особенно в больших дозах, контролировалась околоточными надзирателями; а малопродуктивна потому, что через каждые десять экземпляров отпечатанных листовок приходилось изготовлять новый оригинал, переписывать его ровными печатными буквами. Много так не наработаешь!
После долгих поисков эсеры приобрели через подставное лицо старенький печатный станок, подлатали его и установили в погребе конспиративной квартиры на одной из глухих улочек полуострова Шкота. Нужен был шрифт. И вот теперь его достала и несёт на себе товарищ Надя. Теперь пригодится и бывшая профессия матроса Ивана Рублёва по кличке Николай.
Когда прибыли наконец на место, и Надя сняла с себя шаль со шрифтом и развернула узел, Иван и хозяин квартиры старик горбун невольно ахнули: почти пуд свинца принесла на себе эта с виду слабая женщина!