После мятежа минёров 16 октября и демонстрации в военном порту Петров, убоявшись того, что, если восстание продолжится, революционные матросы соединятся с рабочими, решил брать Ковальчука. В ночь на 17-е жандармы сделали налёт на дом № 20 по Манджурской улице. Они пришли поздно: экстренное совещание комитета, созванное Ефимом, уже кончилось, но в доме оставались сам Ковальчук и не успевший уйти Пётр Воложанин. Оба были арестованы.
Из протокола обыска, сделанного на квартире Е. К. Ковальчука.
«…У портового рабочего Ковальчука изъяты: типографский валик, небольшая кучка материала и титульного шрифта, 37 брошюр «Про землю», 17 – «Шапка-невидимка», 14 – «Внутренние враги», 16 – «За веру, царя и отечество», 2 – «Карательная экспедиция», 78 брошюр разного наименования и тенденциозного направления, с пометками на них «Р. Б.», что означает рабочая библиотека…»
Утром 17-го бывший матрос Степан Починкин метался по порту в поисках Ковальчука: пора было начинать митинг, о котором условились вчера. Но Ефима нигде не было. Степан встретил Васятку Максименко.
— Из наших кого видел?
— Да нет. Куда-то все подевались…
— А не знаешь, митинг… — Починкин замолчал на полуслове, замерев: со стороны миноносцев, стоявших друг подле друга у причальной стенки, послышалась стрельба. Все, кто был в порту, устремились туда, и как раз в эту минуту на мачте «Скорого» взвился красный флаг. Ликующие крики раздавались со всех сторон.
«Какой теперь, к черту, митинг! — подумал Починкин. — Эсеры начали!» Он вспомнил слова Ковальчука: «Если восстание всё же начнётся, большевики не бросят своих братьев!»
Степан стянул с рыжей головы картуз, взмахнул им, обращаясь к рабочим и матросам, стоявшим на берегу и заворожённо смотревшим на краснофлажный корабль.
— Товарищи, поможем братве! За мной, на миноносцы!
И первый, как в атаку, бросился к сходням «Тревожного». За ним последовал восторженно вопящий что-то Васятка и несколько матросов с «Аскольда» и Сибирского флотского экипажа. Боковым зрением Степан видел, что и к «Сердитому», стоявшему слева, от «Скорого», устремилась группа людей. Большинство же, нерешительно переминаясь, осталось на месте.
Командир «Тревожного» лейтенант Оводов безропотно отдал ключи от погребов и позволил запереть себя в каюте. Потерявший шапку, желтоволосый, с редкой рыжей бородкой, Починкин, единым махом взлетевший на мостик, сорвал с себя ватник, обнажив «морскую душу» – тельняшку. Прерывистым от волнения голосом он заорал:
— Васятка, подымай красный флаг! Ах, мать твою… неумеха! Эй, братишка, помоги ему! Вот так, порядок!.. Все наверх, отдать кормовой! — он наклонился к переговорной трубе: — Эй, в машине, черти-духи! Давай помалу вперёд!
— Ты, сволочь, докомандуешься! — ответила труба.
— Полундра! — вскипел Степан. — Это что там за гнида окопалась?!
— Поговори, поговори! Скоро на рее будешь висеть!
— Эй, братва! — крикнул Починкин матросам, снимавшим чехлы с орудий. — А ну-ка выволоките из машины предателя!
Но тут же выяснилось, что машинное отделение задраено изнутри, там засели офицеры и кондуктора. Штурвал был разобщён с рулём. Матрос в бессильной ярости бухнул кулаком в переборку. Это конец!
Неожиданно палуба мелко задрожала, миноносец тихо и как-то неуверенно двинулся вперёд. Неуправляемый, работая попеременно винтами, рыская то вправо, то влево, «Тревожный», словно слепой, медленно пересекал Золотой Рог. Он приближался к угольной площадке на берегу Чуркина. Там корабль уже ждали: драгуны, рассыпавшиеся по береговой полосе, одни спешившись, другие с лошадей, вели по мятежному миноносцу беглый ружейный огонь. «Грозовой» и «Беспощадный», оставшиеся верными правительству, поворачивали стволы пока молчаливых орудий по ходу «Тревожного». Вдруг от носовой пушки «Грозового» отлетело кудрявое игривое облачко, спустя мгновение громыхнуло, и Починкин видел, как впереди справа вздыбился водяной столб. Миноносец словно споткнулся, зарывшись острым щучьим носом в волну.
На «Тревожном» этого словно ждали: с криками «Полундра!», «Спасайся, робя!», на ходу скидывая бушлаты и крестясь, матросы стали прыгать в воду.
— Стой! Куда! — загремел Степан, бросаясь к трапу. Он съехал по нему, как это делают моряки по боевой тревоге – скользя ладонями по поручням, не касаясь ногами балясин. — Назад, говорю! К орудиям!
Палуба опустела. Один Васятка стоял, держась за леерное ограждение и растерянно глядя на матроса.