«Хорошо! — подумал Буридан. — У меня в запасе три дня. Я его спасу!»
Он дождался ночи. Окрестности Ла-Куртий-о-Роз вновь опустели, приняли свой привычный мрачноватый вид. Парижане, отныне уверенные в том, что они будут отомщены, вернулись в город, где с нетерпением стали ждать утра того праздничного дня, когда им предстояло увидеть болтающимся на веревке человека, который столь долго их мучил и терзал.
Тогда Буридан объяснил друзьям, что он собирается отправиться в Тампль и поговорить с Валуа.
Гийом принялся поминать последними словами всех святых. Рике предложил связать Буридана так же, как они уже связали Страгильдо. Бигорн, бледный от волнения столь сильного, какого он никогда прежде не испытывал, не сказал ничего, потому что с первого же взгляда понял, что решение его хозяина окончательное и пересмотру не подлежит. Ланселот чуть не плакал…
Все трое считали, что Буридан уже почти труп. Когда Бурраск и Одрио исчерпали все свои доводы, в которых они тщетно называли Буридана и упрямым ослом, и строптивым мулом, Гийом сказал:
— Что ж, раз уж такова твоя воля, пойдем все вместе, чтобы вместе и погибнуть в этой преисподней!
— Нет, не все вместе, — мягко проговорил Буридан. — Я запрещаю вам за мной следовать. И, кроме того, клянусь вам Пресвятой Богородицей, что я там не погибну.
Затем Буридан, одного за другим, обнял друзей и удалился.
— Все кончено! — зарыдал Гийом. — Мы больше его не увидим!..
— Кто знает? — пробормотал Бигорн, который хоршенько обмозговал ситуацию и, похоже, изменил свое мнение.
Буридан твердым шагом направился к Тамплю, мрачный силуэт которого виделся из Ла-Куртий. Сильный западный ветер раскачивал платаны, которые отбрасывали тени на широкую эспланаду, растянувшуюся перед главными воротами. Юноше казалось, что он слышит приглушенные мольбы, шепот, и он думал о том, сколь велико будет отчаяние Миртиль, если Мариньи умрет. Он больше не чувствовал ненависти к этому человеку, которого когда-то так ненавидел.
Но он не чувствовал к нему и жалости, тем более — симпатии; он просто не хотел видеть слез Миртиль, только и всего.
Остановившись в нескольких шагах от двери, Буридан окликнул стражника.
— Кто здесь? — прокричал часовой с другой стороны подъемного моста.
— Именем короля! — отвечал Буридан.
Этим словам всегда быстро повиновались. Впрочем, лишь прево и патрульные офицеры имели право их употреблять, как и сегодня лишь агенты судебной полиции имеют право сказать: именем закона!
Мост опустился. В сопровождении нескольких лучников подошел командир поста, чтобы выяснить, кто это явился от имени короля. Буридан без единого слова развернул один из пергаментов, которые он изъял у Страгильдо. Офицер прочел документ при свете факела, который держал солдат, и, вернув бумагу Буридану, сказал:
— Хорошо. Можете войти. Куда я должен вас проводить?
— К коменданту Тампля, — отвечал юноша.
Этот ответ непременно возбудил бы подозрения командира поста, если б таковые у него имелись, но их не было; одного вида королевской печати оказалось достаточно, чтобы сделать из Буридана неприкосновенную персону.
Поэтому офицер поспешил подвести королевского посланника к двери покоев, которые занимал тогда Валуа и в которых некогда проживал Великий магистр тамплиеров.
Войдя, Буридан оказался перед закованным в латы и вооруженным до зубов жандармом. Как и в случае с офицером, Буридан предъявил пергамент. Читать солдат не умел, но его удовлетворила и королевская печать.
— Я должен немедленно поговорить с твоим хозяином, именем короля, — сказал Буридан.
Человек удалился, чтобы сказать несколько слов другому, который дежурил в соседней комнате.
По прошествии четверти часа появился камердинер, который замещал Симона Маленгра, и через вереницу комнат провел Буридана в кабинет графа. Валуа сидел в кресле за столом и что-то писал, загадочно улыбаясь.
В данный момент достопочтенный дядя короля в подробностях расписывал предстоящую казнь Мариньи. Он пожелал лично позаботиться об организации этой церемонии.