— Да.
— Хотите сообщить мне нечто важное, касающееся короля?
— Да.
— Говорите же, я вас слушаю.
Роллер колебался. Он бросил на человека в латах жадный взгляд, словно для того, чтобы, в последнем усилии, попытаться прочесть его мысли.
— Правда ли, — прошептал он наконец, собирая все свои силы, — правда ли, монсеньор, что вы ненавидите королеву, как о том поговаривают в Лувре?
— Так поговаривают в Лувре? — промолвил, нахмурившись, тот, кого Роллер назвал монсеньором.
— Я умираю, — прохрипел швейцарец, — так что вы можете доверить мне свою тайну, какой бы ужасной она ни была… Но, если вы не ответите, я ничего не скажу. Поспешите: через несколько секунд будет уже поздно.
Роллер, который до того приподнялся на локте, снова упал в лужу.
Стоявший окинул подозрительным взглядом человека на земле и увидел, что бледное лицо несчастного уже затягивает своей пеленой смерть. Руки раненого были холодными. Человек в латах наклонился еще ниже и прошептал:
— Ты спрашиваешь, ненавижу ли я королеву?
— Да, я спрашиваю именно это, а задать подобный вопрос, забыв про ваше земное могущество, может лишь тот, кто уже готов предстать перед Всемогущим Господом нашим, королем королей.
Глаза монсеньора блеснули.
— Что ж, — сказал он, — то, что ты слышал, правда: я ненавижу ту, которую ты назвал. А теперь — говори.
Умирающий сделал последнее усилие, но, понимая, вероятно, что не успеет сказать все, он протянул латнику свиток и прохрипел:
— Возьмите это. О, как бы я хотел сам отнести его королю!.. Но раз уж.
Слова замерли на его устах, с которых слетали теперь лишь невнятные стоны.
Эта агония на улице, освещенной огнями кузниц, под звуки песен и молотков, эта агония человека, лежащего в луже, тогда как в нескольких шагах от него, прямые и неподвижные, ожидали всадники эскорта, — то была странная картина.
Она длилась минут десять.
Неожиданно Роллер издал ужасный крик, чуть приподнялся, бросил на человека в латах отчаянный взгляд и обмяк.
Монсеньор опустил глаза на свиток пергамента и прочел:
«Воспоминания госпожи де Драман касательно событий, которые происходили в Нельской башне».
Латник побледнел, словно труп, что лежал у его ног.
Тот, кого назвали монсеньором, в последний раз склонился над поверженным, дотронулся до его груди, дабы удостовериться, что этот человек умер, затем, спрятав свиток пергамента под плащом, запрыгнул в седло и — еще более задумчивый, еще более мрачный — продолжил свой путь.
Всадником в латах был Ангерран де Мариньи…
V. ДАЛЬНЕЙШЕЕ БЕГСТВО МАЛЕНГРА
Так как события, о которых мы сейчас рассказываем, происходили в одно и то же время и, так сказать, накладывались друг на друга, нам нужно ненадолго оставить Мариньи, продолжившего путь к особняку-крепости на улице Сен-Мартен.
Итак, пока первый министр, мрачный и задумчивый, ехал домой после странной встречи с умирающим, который передал ему свиток, Симон Маленгр и Жийона приложили все усилия, чтобы выбраться из комнаты, в которой их запер Ланселот Бигорн.
Мы видели, как этим мошенникам удалось сбежать, поднявшись через камин на крышу, и как, бредя наудачу по темному и безмолвному Двору чудес, они вынуждены были остановиться у некого дома, в котором горел свет и где было шумно.
В эту минуту внезапно открылась дверь, и на улицу вышли человек восемь или десять.
Чуть живые от страха, Симон Маленгр и Жийона едва успели забиться в какую-то дыру. Дверь снова закрылась, и замеченные ими люди удалились, растаяли в ночи, словно призраки.
Но Жийона и Симон услышали несколько слов, мельком увидели лица, и оба вздрогнули — на сей раз от радости, мгновенно позабыв о том, что у них уже два дня и маковой росинки во рту не было.
— Ты слышал? — выдохнула Жийона.
— Что? — отрешенно спросил Симон, чье лицо уже выражало глубокую работу мысли.
— Так ты его не узнал?
— Узнал ли я его!.. Да я б его узнал и в аду!
— Неужто ты не слышал пароль, благодаря которому мы сможем убраться с этого проклятого Двора?
— Еще как слышал! «Д'Онэ и Валуа»!
Маленгр пожевал губу и добавил задумчиво:
— Он здесь! Вошел в тот дом! Но зачем?..
— Как же нам повезло, — бормотала Жийона, — оказаться здесь и услышать. Теперь нам ничто не помешает сбежать! О, Пресвятая Дева! Вы заслужили этот золотой медальон!
Ничего не ответив, Симон принялся тщательно изучать стену дома, в который вошел тот, о ком они говорили. Подгоняемая страхом, Жийона настаивала: