Спасение Филиппа д'Онэ представлялось не таким уж и простым делом. Прежде всего: был ли он жив? И потом, где он находился?
На эти-то затруднительные вопросы и вознамерился найти ответы Ланселот Бигорн. План его был предельно прост: направиться в Лувр, завоевать доверие уже и так неплохо относящегося к нему короля и вот там, в самом центре событий, разузнать все, что нужно. Единственная сложность — проникнуть в Лувр без помех и препятствий, иными словами, преодолеть рубежи часовых, что окружали Двор чудес.
— Прощайте, друзья, — сказал Ланселот Гийому и Рике.
— Как это — прощайте?..
— Да, я ухожу. Как-то здесь скучно. Надоело уж смотреть на физиономии всех этих карликов, горбунов, слепых и одноруких; хочу вблизи увидеть лицо короля, а потому сейчас же отправляюсь в Лувр.
— Да он с ума сошел! — воскликнул Рике.
— Если только немного, — промолвил Ланселот, — хотя и этого, надеюсь, будет достаточно, чтобы меня взяли на должность шута.
И он ушел, ничего больше не объясняя.
Выйдя на улицу Святого Спасителя, Ланселот решил сначала направиться к улице Тирваш, так как желал по пути сделать небольшую остановку у Кривоногого Ноэля. Бетюнец миновал границы королевства Арго, улица перед ним казалась совершенно спокойной. За окнами одного из кабачков Ланселот углядел пятерых или шестерых лучников, которые играли в кости, но те, похоже, его не увидели.
Бигорн потер руки и радостно продолжил свой путь.
Он и не заметил, как какой-то толстяк с довольным лицом окинул его быстрым взглядом и вошел в кабачок, где находились лучники.
— Ну, — говорил себе Ланселот, — и где часовые? Где патрули? Решительно, из этого Двора чудес выйти легче, чем можно было подумать!
Внезапно он расхохотался.
— А как же достойнейшие Симон Маленгр и Жийона? Мои замечательные друзья, коих я позабыл в том доме, что сам же им великодушно и предоставил. Черт! Только бы не умерли с голоду!.. В сущности, если и умрут, такая смерть — ничем не хуже других! Неважно, я обязательно…
— Стой! — произнес рядом с ним чей-то голос.
Ланселот Бигорн вздрогнул и попытался убежать. Но его уже держали крепкой хваткой несколько могучих ребят. Мгновение — и руки его оказались связанными за спиной. Лицо бетюнца исказила гримаса отчаяния.
— Если Маленгр и Жийона умрут оттого, что им нечего будет закинуть себе в глотку, то я рискую умереть с петлей на шее! Что ж, каждому — своя смерть!..
— Следуй за нами! — проговорил грубо тот же голос.
— Гм! И куда же, мой добрый господин?
— Там узнаешь. Пошел!..
Ланселот Бигорн увидел, что всякое сопротивление бесполезно. Он был окружен лучниками, которые тумаками и тычками гнали его к неизвестному месту назначения, где, — Ланселот это прекрасно понимал, — его ждала камера, снабженная крепкими засовами.
Прежде всего несчастный Бигорн предался размышлениям, скорее меланхоличным.
— Черт возьми! Вот же незадача: когда уж казалось, что здесь и вовсе нет патрулей, взял — да и на один из них напоролся! Надо же быть таким ослом!
Какое-то время он шел молча, повесив нос и о чем-то глубоко задумавшись.
Уныние длилось недолго.
Вскоре он поднял голову и принялся разглядывать сопровождавших его людей. Лукавая улыбка скользнула по губам Ланселота. Патрульными, которые его арестовали, командовал один из сержантов Шатле. У этого сержанта, шагавшего рядом, была простодушная и веселая физиономия, что, похоже, пришлось пленнику весьма по душе. Изучив как следует этого человека, Бигорн заговорил с самой вежливой улыбкой:
— Осмелюсь повториться, господин, и спросить, куда все же вы меня ведете?
— Да какая тебе разница, чертов бродяга! Куда бы мы ни шли, тебя там все равно ведь ждет виселица!
— Мне это известно, любезный господин, потому-то я и хотел узнать, какой дорогой вы меня ведете… чтобы выбрать самую долгую… если это возможно.
— Часом позже, часом раньше, но твоя мерзкая туша все равно будет болтаться на крепкой и хорошо смазанной салом веревке.
— Разумеется!.. Но я ей весьма дорожу, этой мерзкой тушей, как вы ее называете, и хотел бы, чтобы она оказалась там как можно позже, тем более что болтаться на веревке — упражнение не из приятных. Поэтому спрошу еще раз: так куда же вы меня ведете?
— Шагай давай. Сам увидишь, когда придем, — промолвил сержант, который был так доволен своей добычей, что не сдержался и громко рассмеялся.
— Вы меня огорчаете, господин, — проговорил Ланселот с преисполненным учтивости достоинством, — по вашему искреннему и открытому виду, по вашей живой и умной физиономии я уж было подумал, что вы — человек великодушный, но вижу, что ошибался, и вам незнакомо то чувство, которое зовется признательностью. Так как вам следовало бы быть мне признательным.