Вечер наступил совсем незаметно.
Буридан отвлекся от своих мыслей, когда комната внезапно осветилась.
— Кто там еще? — проворчал он.
— Я, сеньор Буридан, — произнес голос Бигорна.
Ланселот вошел и поставил на стол два канделябра.
— Чего нужно? — грубо вопросил юноша.
— Решил, что немного света вам не помешает, только и всего! — отвечал Бигорн.
— И без тебя все вижу, все понимаю, — огрызнулся Буридан с еще большей резкостью.
— Ба! — всплеснул руками Ланселот. — А я и не говорил, что принес просвет вашим мозгам. Но какого черта сидеть в темноте? Ночь, конечно, — превосходный советчик, но, как правило, очень печальный. Да здравствует свет! Пока вы видите хотя бы кончик своего носа, ваш разум, быть может, тоже рассмотрит кончик носа какого-нибудь силлогизма. А, как известно, логика, глубокоуважаемый доктор.
— Почему бы тебе, пустозвону, и не заткнуться? — резко оборвал его Буридан. — Надоели уже эти твои убогие шутки!
— Ого! — молвил Бигорн. — Да вы сегодня такой же резкий, рогатый и возмущенный, каким, должно быть, был сам дьявол в тот день, когда надеялся утащить мою тушу к себе в преисподнюю, и когда, благодаря вам, я посмеялся над мэтром Каплюшем. Шутка шутке рознь. Вот та, например, которую позволил себе Ганс, король Арго, заколов себя на глазах у славного короля Людовика Сварливого, кажется мне отвратительной, и я даю вам слово, что никогда не стану шутить таким образом.
— Да, жаль беднягу! — вздохнул Буридан, вздрогнув. — Он был так отважен и великодушен! Знаешь ли, этот король бродяг оказался человеком куда более сердечным, чем некоторые знатные сеньоры, которых я мог бы сейчас назвать!
— Не стоит! — сказал Бигорн.
— И умер как настоящий храбрец! — задумчиво проговорил Буридан.
— Хм, дурная вышла шутка. А вот вам удастся просто замечательная, если вы подниметесь из этого кресла, в котором сидите, словно статуя, похожий на святого Варнаву у портика церкви Сент-Эсташ, и проследуете за мной в нижний зал, где вас ждет зрелище, которое быстро вернет вам жажду жизни. Черт возьми! Да, нас победили, разбили наголову, но мы еще возьмем реванш.
— О каком зрелище идет речь? — спросил Буридан.
— Пойдемте, и сами все увидите.
Буридан пожал плечами и решил спуститься с Бигорном в нижний зал, где, возможно, смутно надеялся увидеть одного из тех, по ком так скучал. Ланселот уже приучил его к своим сюрпризам.
Но в качестве зрелища — и зрелища, следует признать, весьма интересного — он увидел лишь ярко освещенный двумя канделябрами стол, который просто ожидал сотрапезников. Из оных в данный момент в зале присутствовали только Гийом Бурраск и Рике Одрио. На столе сверкали оловянные и фаянсовые тарелки. Несколько пузатых кувшинов содержали вина самых лучших марок — судя по тем умиленным взглядам, которые бросали на них император Галилеи и король Базоши, правители хоть и свергнутые, но не лишившиеся вместе с троном еще и аппетита.
Завидев Буридана, друзья издали радостный вопль и хором воскликнули:
— К столу!
Буридан покачал головой. Гийом взял его за руку и подвел к буфету, заставленному вкуснейшими блюдами.
— Буридан, — сказал он серьезно, — если ты намерен заморить нас голодом, так и скажи, чтобы мы могли хотя бы исповедоваться и умереть как положено.
— Что ты хочешь этим сказать, Гийом?
— Он хочет сказать, — подал голос Рике, — и мы хотим сказать, что поклялись не садиться за стол, пока за него не сядешь ты. Понюхай, как пахнет этот окорок косули.
— Или вот эта дичь, — продолжал Гийом, — которая, должно быть, поджаривалась в глотке Юпитера, бога чревоугодия.
— А ты уверен, дружище, — сказал Рике, — что Юпитер был богом чревоугодия?
— Если и не был, — промолвил Гийом, — то вполне заслуживал того, чтобы быть — тот еще был обжора. Все они, боги, были обжорами, что еще раз доказывает, что обжорство по природе своей божественно.
Буридан рассмеялся, и Бигорн воскликнул:
— Всё, я разделываю дичь!
Гийом и Рике были уже за столом, и, принюхавшись к ароматам этих прекрасных блюд, Буридан, несмотря на искренние страдания, тоже почувствовал, что начинает смягчаться.
— В конце концов, — пробормотал он, — действительно, жестоко уморить голодом оставшихся у меня друзей под тем лишь предлогом, что двоих из них я уже потерял.
— И потом, — заметил Гийом, — если мы должны будем еще сражаться, не можем же мы броситься в бой натощак.
— К тому же, — проговорил Рике с полным ртом, — должен признаться, что когда я не поужинал, стоит даже ребенку дунуть — и я упаду.