— Что ж в этом удивительного, мой дорогой возлюбленный сир, если я вот уже несколько дней вижу вас мрачным, обеспокоенным, взволнованным. Или вы думаете ваши тревоги не тревожат меня? Этот случай со Двором чудес так меня огорчил, что в последние ночи я и глаз сомкнуть не могу.
Король улыбался, эгоистично счастливый от этой печали, которую он видел у Маргариты.
— Дорогой друг, — сказал он, — я готов каждый день претерпевать такие поражения, как во Дворе чудес, лишь бы иметь потом счастье и дальше видеть вашу жалость и любовь ко мне.
Король проводил Маргариту к ее любимому большому креслу у окона.
Он присел рядом с ней, держа ее за руку, глядя на нее с невыразимой нежностью и счастьем.
— Но вы можете успокоиться, — продолжал он. — Мы схватим этого чертова Буридана в самое ближайшее время.
Маргарита содрогнулась и еще больше побледнела.
— Вы в этом уверены, сир? — произнесла она странным голосом.
— Абсолютно. Я поклялся уважать ту привилегию, по которой Двор чудес является прибежищем для всякого рода преступников, и я сдержу данное слово. Ведь если короли начнут отрекаться от своих обещаний, они, которые избраны Богом, что смогут они требовать от остальных людей? Но королевство Арго окружено со всех сторон, и, если только Буридан не намерен прожить всю свою жизнь словно в тюрьме, он вскоре попадется, допуская даже, что папа откажется освободить меня от этой клятвы, что может дорого стоить его святейшеству. Так что не только Буридан, но и вся та шайка мятежников будет вскорости препровождена на Монфокон, что подарит вам прекрасное утро удовольствий и наслаждений.
Маргарита сделалась такой бледной, что на сей раз король это заметил и воскликнул:
— Клянусь Богом, дорогая Маргарита, да вы слабеете на глазах! Эй, Жанна, Бланка! Королева умирает!
— Нет-нет, — пролепетала Маргарита, — это пустяки, сир, это пройдет! Но при мысли о том, что мой король окружен столькими врагами, мне становится немного не по себе!..
Королева распрямилась и, сделав над собою усилие, сумела придать своему лицу жизнерадостное выражение.
Наполовину успокоившись, король утешал ее на свой лад, заверяя, что вскоре он избавится от всех своих врагов и что главный из них — Ангерран де Мариньи — уже арестован.
Маргарита ничего не сказала, но ее недобрый взгляд, прорезавшая лоб складка, презрительный изгиб губ сказали бы Мариньи, будь он там, что она тоже его осуждает.
— Что до мятежников, — заканчивал в этот момент король, вставая, — то будьте спокойны: двоих из них мы уже взяли — Филиппа и Готье д'Онэ.
— И какое же их ждет наказание, сир? — спросила королева.
Столь прямого вопроса Людовик Сварливый явно не ожидал: на лице его отразилось колебание. Но, возможно, в этот момент его одолевали самые нежные чувства, так как с некоторой задумчивостью он произнес:
— Эти двое, по правде сказать, ничего плохого мне не сделали, в конце концов, они храбры, и потом, это непримиримые враги моего врага! Пожалуй, уже за одно то, что они пытались навредить Ангеррану де Мариньи, я могу сохранить им жизнь и довольствоваться их заточением в какую-нибудь надежную крепость.
Затем, помрачнев, он добавил:
— Да, они храбры, особенно один, тот, который зовется Филиппом. В своей камере, у нас на глазах, он совершил один из тех преисполненных невероятной отваги поступков, которые внушают страх и восхищение.
— Что же такое он сделал, сир? — пролепетала Маргарита, и так уже, впрочем, отлично представляя, на какой поступок намекает король.
— Чтобы не заговорить, чтобы не выдать свою любовницу, он.
Людовик Сварливый вдруг остановился, хлопнул себя по лбу и глухо пробормотал:
— Чтобы не выдать свою любовницу!.. Свою любовницу!.. Эту женщину, которая меня предает, эту женщину, которая живет в моем окружении, рядом со мной, которая, возможно, родственница мне и которую я не могу разоблачить.
— Успокойтесь, мой возлюбленный Людовик, — пробормотала королева, дрожа от страха: она уже видела, что глаза короля забегали, губы затряслись, видела на его лице то же подозрение, которое однажды ей уже удалось развеять.
Да, король подозревал ее! Это было очевидно для нее, понимавшей мысли Людовика, возможно, даже лучше, чем он сам.
Он подозревал ее и не осмеливался это сказать, не осмеливался это сказать самому себе, зная, что если уж он заговорит, то на сей раз, возможно, пойдет до конца, то есть попросит Маргариту представить неопровержимое доказательство ее невиновности.