При мысли о том, каким пыткам может подвергнуть его хозяин, у несчастного едва не подкосились ноги. Маленгра охватила величайшая усталость, он смутно чувствовал, что приближается к своему последнему часу, и продолжать эту борьбу, возможно, означало слишком испытывать судьбу.
Да и к чему все это?.. Разве он не богат?
Та сумма, которую ему только что великодушно пожаловал хозяин, плюс его собственные небольшие сбережения, плюс все то, что он все еще надеялся вытянуть из Жийоны, — разве все это не составляло целое состояние, которое позволило бы ему уехать в какую-нибудь далекую провинцию, например, во Фландрию, его родной край, и там, вдали от опасностей, спокойно доживать свои дни в шкуре честного буржуа?
Да-да, определенно это было самым лучшим решением — выйти из этой борьбы, и как можно скорее, оставить своего хозяина, могущественного графа де Валуа, и попытаться выпутаться из той затруднительной ситуации, в которой он оказался.
Но его по-прежнему терзали сомнения. Достаточно ли будет его состояния для того, чтобы жить свободным от всякой зависимости, от всякой работы?
В глубине души он прекрасно понимал, что да, достаточно, но, как все скупцы, которые всегда и всеми способами стремятся увеличить свою кучу золота, пусть и всего на одну монетку, тоже пытался придумать себе оправдание, чтобы остаться еще и немного подкруглить свою кубышку.
Внезапно он побледнел от страха: а что, если его кубышку, его сокровище обнаружит, присвоит какая-нибудь непорядочная личность?
К примеру, Жийона, которой он вынужден был признаться, что это сокровище спрятано в саду Ла-Куртий-о-Роз.
При этой ужасной мысли он едва не грохнулся в обморок.
Успокаивало одно: он не сказал Жийоне, где в точности спрятано сокровище, а сад был довольно-таки большим.
Поспешив, он, безусловно, прибудет на место прежде, чем кто-то наложит свои бесстыжие руки на это золото, которое он почитал и любил больше, чем своего бога.
Нам довелось увидеть, как Маленгр предавался поискам, увенчавшимся счастливым успехом, — так, по крайней мере, полагал он сам.
Покинув Ла-Куртий-о-Роз, Симон направился прямиком в Тампль, расположенный, как мы уже упоминали, совсем рядом, чтобы присоединиться к графу де Валуа.
— Прекрасно! Прекрасно!.. — шептал Маленгр, неистово потирая руки. — Я даже богаче, чем думал. Завтра я заберу свое золото, сяду верхом на выносливого скакуна, коих предостаточно в конюшнях моего хозяина, и, прощайте, монсеньор, выпутывайтесь сами, как знаете.
Привычными окружными путями он добрался до личных покоев коменданта и уже собирался войти в комнату своего господина, когда произнесенное знакомым голосом его собственное имя заставило Симона резко остановиться.
Он бесшумно приоткрыл дверь и через щель, скрытую тяжелым занавесом, что висел с другой стороны, начал прислушиваться, сдерживая дыхание, весь в холодном поту от тревоги.
Услышанный им голос был голосом Жийоны, и Жийона со слащавыми интонациями говорила Валуа:
— Да, монсеньор, Симон Маленгр недостоин вашей доброты, это изменник, который заслуживает быть повешенным… да что я говорю: четвертованным и поджаренным на медленном огне.
«О, мерзкая мартышка!» — стиснув зубы, подумал Симон.
— Объяснись-ка. — раздался голос Валуа. — Мне почему-то казалось, что Симон был твоим другом. Мерзавец даже, если не ошибаюсь, говорил мне что-то по поводу своего намерения жениться на тебе. Прекрасный выбор, кстати говоря.
Словно не поняв иронию этих слов, Жийона присела в глубоком реверансе.
— Полагаю, вы были друзьями и вроде как женихом и невестой.
— Вот-вот, монсеньор — были, то есть больше таковыми не являемся.
— Потому-то я и хочу знать причину этой перемены.
— Я преданна монсеньору беззаветно, монсеньор это знает, вот почему я не хочу иметь в друзьях или родственниках того, кто, как мне известно, предавал монсеньора. Враг моего хозяина не может не быть моим собственным врагом.
Валуа смерил ее долгим, пристальным взглядом. Жийону этот взгляд нисколечко не смутил.
«Что касается верности, ее она мне доказывала не единожды, это правда, чертовка мне беззаветно преданна», — подумал граф.
Валуа находил совершенно естественным то, что эта женщина ему говорила — ее жених стал ее собственным врагом, потому что был врагом ее хозяина.