— Богу не понравится, — сказал он самым спокойным тоном, — если мы накажем одного из наших людей, не выслушав его прежде со всем терпением, чистосердечием и беспристрастностью, на которые имеют право все те, кто зависит от нашего правосудия. Говори же и объясни понятным языком то, что ты хотел сказать, но не забывай, что это именно ты первым заговорил об измене.
— Я сказал, монсеньор, что обманул вас, о предательстве речи не шло. — заметил Симон Маленгр.
Затем хитрый слуга, в свою очередь, упоминая все те же факты, на которых выстроила накануне свое обвинение против него Жийона, но преподнося их так, как это было выгодно уже ему, рассказал о том, как он передал Миртиль Буридану.
И графу, который все больше и больше убеждался в его искренности, но, однако же, удивлялся этой манере действовать, он долго, с подробностями, во всех деталях, призванных, скорее, ввести в заблуждение, нежели просветить, объяснял, что так он поступил, чтобы быть уверенным в том, что все враги его хозяина находятся теперь в его руках, и что теперь, дабы передать графу весь этот разбойничий сброд, остается лишь ловко вытянуть закинутые сети. Но для этого ему совершенно необходима полная свобода действий.
— Как вы понимаете, — закончил Симон, — теперь я пользуюсь полным доверием мессира Буридана. Но не стоит скрывать — и вы тоже, монсеньор, кое-что об этом знаете, — что этот Буридан — стреляный воробей, который, полагаю, не доверяет даже собственному ночному горшку. Любая мелочь, монсеньор, — и это доверие, завоевать которое мне стоило такого труда и стольких опасностей, рассеется как дым, и тогда все для нас будет потеряно. Вот почему я настоятельно вас умоляю позволить мне действовать в одиночку и по собственному усмотрению, а также предоставить мне двое суток, которые я у вас просил.
Теперь граф был уже совершенно убежден в невиновности Симона. Он схватил полный золотых монет кошелек и протянул Маленгру, сказав:
— Держи! Возьми это… это поможет тебе забыть о моей резкости, — добавил он, улыбнувшись. — Но если дело выгорит, получишь еще десять таких же.
С проворством, которое выдавало привычку, Симон проворно опустил кошелек в карман, не забыв предварительно взвесить на руке, что вызвало на его лице гримасу удовлетворения.
— А теперь, монсеньор, мне нужно продолжить мою кампанию; как я вам уже объяснил, я должен действовать один, хотя мне и понадобится помощник; не изволите ли предоставить мне оного?
Если у графа и оставались какие-то сомнения относительно верности Маленгра, последняя просьба окончательно их развеяла.
— Выбирай сам, кого пожелаешь, только ты знаешь, какой человек тебе нужен.
— Что ж, если так, то я просил бы дать мне в помощники вашу служанку, Жийону.
Валуа показалось, что он ослышался.
— Кого ты у меня просишь?
— Служанку Жийону.
— Вот как!.. И ты полагаешь, она может быть тебе полезна?
— Лучшей помощницы мне и не сыскать, монсеньор.
— Но почему именно она, а не какая-нибудь другая?
— Потому, что она знает эту девушку, Миртиль, и сможет внушить ей доверие, а ведь мне, как я уже говорил вам, нужно не возбудить подозрений.
— Справедливо, весьма справедливо. Так ты доверяешь этой женщине?
— Да, монсеньор. Как себе самому.
— Гм!.. — произнес граф, которому такое доверие показалось крайне неуместным. — В конце концов, это твое дело. Думаешь, она справится?
— Жийона?.. В том, что касается хитрости и коварства, она, полагаю, даст фору самому мессиру Сатане.
— В том, что она коварна и хитра, я и не сомневаюсь. Но как насчет верности?
— В этом плане я за нее ручаюсь. Она столь же верна и надежна, как и я.
— Странно, — пробормотал Валуа, но вслух сказал: — Значит, ты ей доверяешь, и хочешь себе в помощницы именно ее?
— Да, монсеньор. Но, похоже, я понимаю, монсеньор, к чему вы клоните: должно быть, эта бедная Жийона совершила какую-то оплошность или, быть может, пыталась как-то меня очернить, так как я вижу, что она больше у своего хозяина не в милости.
— Она никогда и не была.
— Вот это-то меня и огорчает. Господи, пусть у Жийоны в той или иной степени присутствуют все недостатки ее пола: она легко выходит из себя и «благодаря» избытку воображения часто создает себе химеры, которые принимает за действительность, но на то она и женщина; а вообще-то она порядочная и сознательно никому не причинит вреда. Вам она преданна до гробовой доски, и потом, я в ней абсолютно уверен, так как, скажу вам по секрету, вскоре мы должны пожениться, и она от меня просто без ума.