— Вздернешь?.. Здесь!.. — пролепетала Жийона, вероятно, надеясь на некое чудо.
— Да, здесь.
— Но ты не можешь вздернуть меня здесь. У тебя для этого ничего нет! — вскричала бедняжка, а сама подумала: «Если он хочет меня повесить, как и сказал, то будет вынужден вывести в сад, и тогда, завопив что есть мочи, быть может, я докричусь до моих молодцов, и буду спасена».
Но Маленгр, словно прочитав ее мысли, сказал, рассмеявшись:
— Нет-нет, для этого нам вовсе не понадобится выходить в сад. Никто тебя не услышит и не придет тебе на помощь, так как все произойдет в этой самой комнате.
— О, дьявол! — пробормотала несчастная. — Он знает все, о чем я думаю.
Маленгр, по-прежнему — с кинжалом в руке, подошел, что-то напевая, к занавеске, что была натянута перед одним из оконных проемов, и отдернул ее в сторону.
— Можешь сама убедиться, Жийона, что я — человек предусмотрительный. Видишь эту прекрасную, совершенно новую веревку — она предназначена для тебя. Хе-хех! Она стоила мне три су, эта веревка. А эту скользящую петлю видишь? Палач уверял, что лучше — и не бывает. А вон тот шкив, что я собственноручно закрепил на потолке, как думаешь, он выдержит?.. И вот этот крюк, вот здесь, рядом с окном, чтобы закрепить веревку, на конце которой ты будешь болтаться. О! Как видишь, я обо всем позаботился и на расходы не скупился.
— Пощади, Симон, пощади!
Вместо ответа Симон принялся напевать еще громче, направившись за табуретом, который он поставил под веревкой, сказав самому себе:
— Сяду-ка здесь, чтобы лучше видеть, как она будет гримасничать, раскачиваясь в петле.
— Пощади! — вновь прокричала Жийона, падая на колени.
Уколов ее острием кинжала и указав пальцем на веревку, Симон сказал:
— Шагай!
Жийона ойкнула, но даже не пошевелилась.
— Шагай! — повторил Маленгр, всаживая лезвие поглубже в горло.
Тогда несчастная Жийона резко распрямилась и, растрепанная, растерянная, наполовину обезумевшая, попятилась к веревке, подбадриваемая кинжалом, который колол ее всякий раз, когда она пыталась остановиться.
Маленгр теперь уже во всю глотку распевал свою похоронную песню, в которой речь шла как раз о виселице, палаче и хорошо смазанной веревке. Наконец Жийона уперлась в табурет.
— Залезай! — приказал властный голос Маленгра.
Симон задернул позади себя занавеску, словно опасаясь, что чей-нибудь бестактный взор сможет насладиться этим ужасными зрелищем, коим он сейчас упивался.
Эта пришедшая ему в голову мысль была крайне опрометчивой, так как, не задерни Маленгр занавеску, он бы увидел, как один из огромных сундуков, что стояли в комнате, бесшумно открылся, из него проворно вылезла некая тень, закрыла крышку, подскочила к столу, схватила шкатулку, в два прыжка оказалась у другого окна, опять же бесшумно его открыла и перемахнула через подоконник.
Но Маленгр был слишком занят за занавеской, чтобы видеть все то, что мы показали читателю.
Столкнувшись с вполне объяснимой нерешительностью Жийоны, он повторил, слегка надавив лезвием кинжала на ее шею, свой приказ:
— Залезай!
И несчастная действительно поднялась на табурет и, инстинктивно воздев глаза к небу, быть может, в последней мольбе, увидела скользящую петлю, что вяло болталась над ее головой. Жииона издала ужасный стон и живо опустила голову, чтобы избежать роковой петли.
Маленгр спокойно, распевая что есть мочи, накинул петлю ей на шею, тогда как Жийона даже не попыталась тому воспротивиться. Симон взял конец свисавшей с крюка веревки, намотал себе на руку и присел на второй табурет, установленный прямо напротив жертвы.
— А теперь поговорим как добрые друзья. Надеюсь, ты помнишь, моя милая Жийона. Эй! Да что это с тобой?.. К чему так дрыгать ногами? Ишь, чего удумала, потаскушка чертова.
Резкий толчок оборвал уже готовое сорваться с его губ ругательство, и он упал навзничь, вцепившись крючковатыми пальцами в веревку, которую так и не выпустил.
Случилось же вот что:
Жийона, стоя на табурете, с головой, продетой в петлю, от сжимавшего ее словно клещами дикого ужаса вдруг ощутила, что ее начинают покидать силы, словом, Жийона от испуга потеряла сознание.
И, обмякнув, тело ее закачалось в петле, что и вызвало первое восклицание Симона: «К чему так дрыгать ногами?»
Затем табурет опрокинулся, и Жийона повисла на веревке, в конец которой отчаянно вцепился Маленгр.