— Превосходно! — зловеще прошептал Валуа, глядя на Страгильдо.
— Подождите, монсеньор! — продолжал итальянец, вновь обретая надежду. — Терпеливые и спокойные, мы выждем день, а вечером, с наступлением сумерек, отправимся на Монмартрский холм, схватим любезную Миртиль и в той хибаре, где она проживает, подождем этого чертова Буридана. Таков мой план.
— Превосходно! — повторил Валуа.
— Только предупреждаю, монсеньор, что он встанет вам в немалую сумму.
— Сколько ты хочешь?
— Как насчет тысячи золотых экю?
— Тысячи золотых экю! — граф аж подпрыгнул. — Что ж, клянусь дьяволом, ты их получишь! — он махнул рукой. — Завтра я прикажу отсчитать тебе золота.
— Благодарю, монсеньор. Только не вздумайте, дабы схватить этих девушку и юношу, поднимать на ноги весь гарнизон Тампля, не то вы в очередной раз все потеряете, и этот раз будет уже последним. Вы, я и еще парочка решительных парней — больше нам и не нужно.
Валуа согласно кивнул.
Все развивалось в полном соответствии с планом Страгильдо, который, по оценке бандита и мнению самого Валуа, стоил целого доверху набитого золотом бурдюка.
Для графа день пролетел в лихорадочном нетерпении.
Наконец наступил вечер.
Отданный приказ был неукоснительно соблюден: днем все ворота оставались закрытыми. Едва начало смеркаться, Валуа и Страгильдо направились к Порт-о-Пэнтр. На некотором расстоянии за ними следовали двое мужчин.
Валуа распорядился открыть ворота, отдав такой приказ: «Через час, но не раньше, — свободный проход для всех желающих».
У подножия холма четверо мужчин привязали лошадей к деревьям. Подняв руку, Страгильдо указал Валуа на мерцавшие вверху огни.
— Миртиль! — тихо прошептал итальянец.
— Вперед! — прохрипел Валуа, дрожа от некой ужасной радости.
И они начали подниматься.
XXIII. ТЕМНИЦЫ ТАМПЛЯ
Позволим же графу де Валуа, сопровождаемому Страгильдо и его людьми, закончить восхождение на Монмартрский холм, куда тот направился с уверенностью, что захватит там Буридана и его спутников, а сами же, вместе с читателями, спустимся в подземелья Тампля, куда мы уже имели возможность проникнуть вслед за королевой Маргаритой Бургундской.
Для этого нам нужно вернуться к той минуте, когда, после провала дерзкой попытки, задуманной Ланселотом Бигорном ради спасения несчастного Филиппа, был схвачен Готье д'Онэ.
Итак, Готье был внезапно окружен двумя десятками вооруженных людей и тюремщиков и, весь подобравшись, втянув голову в плечи, несколько секунд еще защищался за счет вращательных движений своей огромной рапиры.
В столь печальных обстоятельствах рапира Готье показала себя с самой лучшей стороны: свидетельство тому — шестеро убитых из числа нападавших.
— Тысяча чертей! — проревел сей славный Готье своеобразную эпитафию. — Один готов! А вот и второй разрублен пополам! О! Вот и третий упал с пробитой головой! Отлично! А ты, милейший? Бац! И прямо в горло! Кто хочет еще? А! Разбойники! А! Дьявольские отродья! А! Да я вас.
Больше он ничего сказать не успел.
На него набросилась вся шайка разом, и спустя мгновение два десятка человек окружили гиганта плотным кольцом. Со сломанной рапирой, связанный по рукам и ногам, он упал словно сноп — ослепленный кровью, оглушенный градом посыпавшихся на его голову ударов, дышащий как загнанная лошадь, оскорбляющий и провоцирующий противников, все еще угрожающий отрезать им уши и даже наполовину исполнивший свое обещание, так как, уже падая, он исхитрился укусить одного из нападавших, отхватив у бедолаги кусочек уха.
Так пал отважный Готье. Его подняли и, трепещущего, унесли в подземелья, где, по приказу графа де Валуа бросили в недра черной дыры, которая была камерой.
В первый час Готье не видел ни зги, во-первых, потому, что в этом закутке стояла кромешная тьма, а во-вторых, потому, что сам он был без сознания.
Когда по прошествии неопределенного периода времени пленник пришел в себя, то прежде всего начал с того, что ощупал все свои члены и констатировал, что ничего себе не сломал и, за исключением нескольких ушибов на голове, даже не получил ранений.