Теперь они с Пупком, не прикрытые американцами, как голенькие на снегу…
Он пришел к Пупку, рассказал все. Шмыгнул тихо носом, привычно провел ладонью по глазам, сшибая с ресниц соленые слезы. Спросил:
— Что будем делать?
— Я же сказал, Вениамин, — бежать. Другого пути у нас нет.
На их счастье, морозы отпустили, перестали давить, стало легче дышать, воздух был уже не так обжигающе тверд, снег не скрипел под ногами, природа подобрела.
Ночью они перемахнули через частокол лагерной ограды, — часовой на вышке, отставив винтовку в сторону, сладко спал, ничего не видел, — по снегу выбрели на замусоренный соломой проселок и вскоре дружно шагали в сторону села, по самые трубы утонувшего в сугробах; из села они рассчитывали совершить бросок к железнодорожной станции.
На станции этой вряд ли обнаружатся калмыковские патрули, так далеко они обычно не забираются. А дальше — ищи их, свищи, — двух беглецов, возвращающихся домой.
Дышалось легко, ноги бежали по земле словно бы сами по себе, резво, над головой тихо скреблись своими жесткими спинами о небо темные ночные облака. Иногда в выси, в черных провалах, вспыхивали далекие крохотные огоньки, грели душу — это были звезды.
Взглянуть бы одним глазком, что за жизнь там, что за народ на звездах обитает, какие люди населяют тамошние деревни. Наступит ведь время, когда все это станет известно.
Пупок завистливо вздохнул — он до этого времени не доживет. Не дадут дожить, это Пупок понимал хорошо. Он это собственной шкурой ощущал.
До села добрались без приключений, там погрелись в домишке церковного сторожа — он бедолаг чаем напоил, а к чаю выставил полтарелки кирпично-твердых сухарей.
— Калмыковские разъезды сюда заглядывают, отец? — спросил Пупок у церковного сторожа.
— Редко, — сторож понимающе сощурился. — От Маленького Ваньки, я так понимаю, скрываетесь?
Пупок удивился.
— Вы тоже атамана Маленьким Ванькой называете? Значит, дошла молва и сюда?
Сторож с усмешкой качнул головой:
— Дошла и сюда.
Через десять минут Пупок с Ораловым поднялись, поклонились сторожу в пояс:
— Не поминай нас, дедусь, лихом… И прости.
— Бог простит! — по-церковному ответил дед. — А я уж тем более прощу. Берегите себя!
Днем беглецы пристали к конскому поезду: в восемнадцати вагонах стояли лошади, их везли во Владивосток, в формирующийся конвой при приморском правительстве. Чтобы дальневосточное охранное подразделение выглядело не хуже, чем конвой у атамана Калмыкова, подрядчики специально закупили в Чите коней — выносливых степных монголов.
К этому эшелону станичники и пристали.
— Конскими яблоками будет пахнуть, но это не беда, — сказал Пупок, плюхаясь задом в отдельный закуток, плотно набитый сеном. — Хар-рашо! — Он втянул руки и вкусно похрустел костями.
Оралов, неверяще улыбаясь, со счастливым детским выражением на лице — не верил в то, что все так удачно сложилось, — упал на сено рядом, подпрыгнул так же, как и его приятель, беззаботно и раскинул руки крестом:
— Вот повезло, так повезло.
Под настилом вагона мерзло, как-то очень уж неуютно застучали колеса. А здесь, в закутке, было хорошо. Тепло, покойно, рядом задумчиво хрустели сухим сеном лошади.
— Неужели скоро будем дома? — Оралов счастливо вздохнул. — Дома-а…
— Не кажи «гоп», пока через плетень не перемахнешь, — назидательно произнес Пупок, зарылся поглубже в сено, воскликнул довольно: — Тепло!
В вентиляционные отверстия, сделанные в вагоне, — схожи они были с обычными форточками, — тянул встречный ветерок, вымораживал помещение, и Пупок подумал, что неплохо бы пресечь этот холодный поток, заткнуть «форточки» сеном, но потом подумал, что сено выдаст их с Ораловым, и не стал этого делать. Лучше уж забиться в сено — там тепло.
Через полтора часа поезд остановился на большой людной станции. Станция была богатая; ни погромов, ни казачьих плеток не боялась, между вагонами шныряли старухи с чистыми узлами, в которых погромыхивали глиняные банки с запеканкой и снетком. Какой-то мужик на костылях торговал свежим маральим мясом, рядом молодайка трясла двумя жирными кусками кабанятины и кричала, что было силы:
— Сало дикого вепря, домашнее, копченое… Сало дикого вепря!
Дикое и домашнее у молодайки соседствовало рядом.
— Неплохо бы перекусить, — облизнувшись, произнес Оралов.
— А гроши есть?
— Немного есть.
Пупок выглянул в «форточку», быстрым взглядом обследовал перрон.
— Народу много, — сказал он. — Если один из нас высклизнет из вагона, а потом нырнет обратно — вряд ли кто заметит.