Крик, который вырывался из его уст, постепенно перешел в шепот. Слезы, сочившиеся из выцветших глаз, вдруг потекли обильными ручьями, словно прорвав какую-то невидимую преграду. Казалось, что каждое его слово плавилось в горле и вырывалось наружу, сметая барьеры на своем пути обжигающей силой. Старец взывал. Криком, шепотом, взглядом. Но ответа не было. Старец затих, но не затихало бешеное биение сердца в старческой груди. Несчастный схватился за грудь - он почувствовал, что его истерзанное сердце раздувается от переполнивших его мук, что оно вот-вот разорвется на части.
Он чувствовал из собственной груди запах гари, словно там, в груди, все выгорело дотла. Он плакал, позабыв об окружающей действительности, забыв даже, что он все еще на этом свете, все еще продолжает дышать. Сейчас он был уже далеко, мысли унесли его в далекое детство. Перед глазами, затянутыми пеленой слез, один за другим, словно гигантские деревья в мутных волнах разбушевавшейся горной реки, нескончаемой вереницей проносились страшные и горькие дни его долгой, безрадостной жизни...
...Семьдесят три года назад, здесь, на месте этих руин, в низенькой лачуге с земляной крышей жила маленькая семья его отца Абубакара.
Но еще не родившемуся к тому времени Али не суждено было увидеть ни своего отца, ни лачугу, в которой он жил. По берегам Аксая в глубь Ичкерии поднимался генерал Розен, неся с собой черную смерть, предавая огню чеченские аулы. Его пушки в одночасье разрушили мирную жизнь гатиюртовцев. Али не слышал, как пушечные ядра уничтожали аул, как огромные языки огня пожирали бедные сакли; не слышал дикого рева обезумевшего скота, воя собак; не видел ручьев крови, текущих из-под валяющихся по всему аулу трупов. Он не знал ничего. В тот день он был в утробе матери, которая, вместе с другими женщинами и детьми, спасаясь от этого ада, убежала из аула к горному склону и укрылась в густой лесной чаще. Еще не родившийся Али не знал, что его отец и четырнадцатилетний брат Лема бились с врагом в горящем ауле, а мать, обнимая пятилетнего Арзу и двух дочерей, как и остальные женщины, с тревогой прислушивалась к грохоту боя.
Только через несколько лет он узнал, что его мать упала с диким криком, когда отступившие к склону горцы положили перед ней погибшего мужа и раненого сына. Что в результате преждевременных родов появился на свет он. Что его появление на свет, как у волчонка, произошло темной ночью в диком лесу. Все это он узнал позже. И вся его последующая жизнь на этой земле прошла, словно темная ночь.
По обеим сторонам холма, на котором сидит Али, еще два маленьких холмика. Один из них легко заметен и немного возвышается над землей, другой же почти сравнялся с ней. На этом месте построила тогда их семья саклю.
Через 14 лет защищая эту лачугу погиб Лема, заменивший им отца. Свидетелем всех ужасов, причиненных в тот день внезапно напавшими русскими войсками, стал и Али.
Этот день навсегда остался в его памяти. Был он и на кладбище, когда хоронили погибших в тот день односель-чан. Мертвых было так много, что не хватало мужчин, чтобы относить их к кладбищу. Оставшиеся в живых предавали земле убитых русскими отцов, матерей, сестер, братьев, сыновей, дочерей. На заросшей травой поляне, до сих пор пустовавшей, в один день выросли более ста могильных холмов...
Но это был не последний день жестокой войны. Одна из самых больших, самых сильных и самых жестоких стран, собрав все свои огромные силы, наступала на крошечную землю крошечного чеченского народа.
Маленький народ боролся за свою свободу. На место убитого отца становился сын, на место брата - брат. Место Лемы заняли Арзу и Али. Вся молодость Али прошла в боевых походах. В непрекращающихся боях, в постоянных набегах на русские части, без отдыха и горячей пищи. Они бились ожесточенно в этой дикой войне, не жалея ни своей крови, ни крови своих врагов. Эх, судьба. Как же они не хотели, чтобы в человека стреляли, чтобы человека резали сабли и кинжалы, чтобы плакали чьи-то матери и сестры! Но разве достаточно, если этого не хотят они? Им приходилось защищать от жестоких врагов свои семьи, аулы, родину, не жалея ни сил своих, ни жизней.