Девушка, с каждым мгновеньем все больше слабела; чувствовала, что уж не держат ее ноги, стала падать на пол, и тут ее бережно подхватил хозяин — он по прежнему стоял на коленях, и держал ее на своих дланях, словно на темном ложе. Подошли Эллиор и Хэм — слабые, встали, облокотившись о плечи Хозяина; и так несколько мгновений продолжалась удивительная сцена: образуя круг, плечо к плечу находились — светлый эльф, дух тьмы, и хоббит, и все были поглощены одним горем — между них лежала, умирала молодая девушка, и прекрасные черные очи ее все более покрывала пелена тьмы; а кровь шла из шеи ее и, стекая по темной длани, заливала пол. Орки, по прежнему, стояли без всякого движенья.
Вот Хозяин обратился к Эллиору:
— Быть может, эльф знает средство, как остановить это?
А тот положил свою длинную, легкую ладонь, на ее страшную рану; проговорил несколько мягких слов на эльфийском отчего стоявшие у входа орки зажали уши, однако, браниться не посмели; да так и стояли, без всякого движенья, наблюдая за происходящим, ожидая какого-то чуда. Кровь по прежнему вытекала из раны, но девушке стало полегче — очи ее прояснились, и она с любовью взглянула на всех их, склонившихся над нею, негромко молвила:
— Зачем же вам будет врагами? Я же знаю, что Вы… — она обращалась к Хозяину. — …ради меня все это сделали. Не хотели признавать, хотели казаться грозным, бесчувственным… Но ради меня… Спасибо же вам.
Она хотела еще что-то сказать, но уже не могла; она только смотрела на них своими темными, добрыми очами; и словно бы шептала: «Любите друг друга, любите же!»
— Она не умрет. — проговорил Хозяин; и тут же повернулся к оркам, прорычал: — Взять их!..
В это самое время, орки несшие Робина, Рэниса, Ринэма и Фалко остановились пред железными вратами, которые, как только они подошли, с тяжелым гулом медленно поползли вверх. Ржавчина насквозь проела железо и, казалось, что — это кровь выступает из его глубин. Орки устало дышали: позади осталось несколько часов спешного хода, почти бега — они и на платформах спускались, и по лестницам, и вот, наконец, достигли этого, одного из самых глубоких подземелий; последние коридоры к которому уже не были вырублены, но были выжжены некой могучей силой прямо в каменной толще, по отекшим сводам медленно перекатывалось бордовые отсветы; воздух был жаркий, душный, но иногда, точно удары хлеста налетали порывы леденящего ветра, прожигали до самых костей.
Всю дорогу орки страшно бранились, но вот, перед вратами этими приумолкли; некоторые даже и дрожали, старались отступить за спины своих дружков. Поднялись острые зубцы, и навстречу им хлынули сильные, почти слепящие потоки бордового цвета; стало еще жарче, в воздухе повисла какая-то жгучая дымка и, пленники закашлялись — орочий командир испугавшись чего-то прошипел приглушенно:
— Заткните им глотки! Немедленно!
Откуда-то взялись кляпы, и пленники уже не могли кашлять, хотя при каждом вдохе мучительно жгло легкие — казалось, что там завелись целые стаи мышей и вот прогрызались теперь на свободу.
Навстречу им шагнула какая-то массивная тень — это был некто высокий, очень полный, весь закованный в темное железо, и черный, но не то чтобы цветом кожи, черна была именно его плоть, прожженная до каких-то глубин, до самой его сердцевины. Не было видно никаких черт лица — ни глаз, ни носа, ни рта — все был один уголь. Грохоча, переваливаясь из стороны в сторону, подошло это существо к предводителю орку, и безмолвно пред ним замерло.
Предводитель рухнул на колени, и, нарочито жалобным голосом залепетал:
— Приведены мятежники. Нам было доложено, что сам ОН, хотел поговорить с ними.
Как только были договорены эти слова, «уголь» развернулся, и, безмолвно пошел в залу; остановившись в проеме, за которым из-за сильного дымчатого света ничего, кроме неясных контуров было не различить, и пять раз махнул рукою, зазывая их — сам же отступил в сторону.
Орки испуганно топтались на месте — командир зашипел на них тихо, но брызжа от ярости слюною, и, едва не кидаясь, чтобы не изгрызть их. Орки, хоть и нехотя, но вынуждены были подчиниться. Сгорбившись, опустивши глаза, заметно подрагивая, стуча клыками, переступали они через выемку, из которой поднялась створка.
Постепенно глаза пленников привыкли к этому сильному багровому свету, и картина, которая им открылась, была настолько чудовищна, что они забыли о своих бедах, даже и Фалко только созерцал, даже и Робин на время позабыл о своих любовных переживаниях. Оказывается, зала была воистину огромна — от одной стены до противоположной было не менее сорока верст, сами же стены вздымались вверх на полверсты и там, под сводами клубилось марево цвета спекшейся крови, из которой темными копьями выходили выступы. Пол (как, впрочем, и стены) — представлял собой диковинное переплетенье отекших каменных форм; все они в кровавом свете напоминали какие-то исполинские, развороченные внутренности. Впрочем, попадались и такие выступы, которые были обработаны, и от этого выглядели еще более уродливо — напоминали какие-то остроугольные орудия пыток.