— А что это тебя так огорчает?
— Ещё бы! В сорок пять, говорят, баба ягодка опять, а про мужиков ничего такого не сказано. И знаешь, почему?
— И почему же?
— А ты как думаешь?
— Откуда мне знать? Это у тебя два института и ты у нас всё про всех знаешь.
— Причём тут образование? Мама вон человек необразованный, а непременно по этому поводу что-нибудь думает. Или я не прав, мам, слышишь?
— Слышу, не глухая, слава Богу, ещё. — Бабушка оторвалась от работы и, чтобы не испачкать, поправив тыльной стороной ладони съехавшую на глаза косынку, заявила, как припечатала: — Пить стали шибко много — вот что я об этом думаю.
— Понятно вам, Алексей Витальевич? — Отец подмигнул своему отражению, а затем с тою же игривостью, очевидно, без всякого злого умысла, из одной лишь забавы, задал встречный вопрос: — Тогда, может, и по какой причине пьют, скажешь?
— И про это скажу. Бога забыли потому что. Всю совесть тэтак и пропили. Раньше не то что бабы, а и мужики ни вина, ни табаку в рот не брали. А теперь что? Еду туточки на рынок…
Не переносившая от бабушки подобного рода нравоучений мама наигранно-заботливым тоном перебила:
— А не позвать ли на помощь Лену, не успеем, боюсь, да и к столу заодно пригласить?
Бабушка с нескрываемой досадой возразила:
— Не выдумывай, сделали почти всё. А вот к столу пригласить надо. И так бедная всё время одна да одна.
— А ты как считаешь? — тут же обернулся ко мне с хитрой улыбкой отец.
— Я тут причём? — отозвался я как можно равнодушней, хотя при одном упоминании имени соседки у меня ёкнуло сердце. — Мне, что ли, сорок пять?
— А ты и рад. Погоди, брат, придёт и твой черёд.
— Э-э, когда ещё это будет! А и придёт, так, по крайней мере, не буду ныть, как некоторые!
— Ишь ты, как не-экоторые!..
Мама спросила, в котором часу будут Лапаевы. Отец ответил, не преминув добавить в интригующем тоне:
— И кое-кого ещё прихватят.
— И кого же?
— Ни за что не догадаешься.
— Кочнева?
— И как догадалась?
— Да просто подумала: что-то Филипп Петрович у нас давненько не был.
— И Леонид Андреевич собирался, — ввернул я и, вспомнив, как вчера между супругами Паниными учинился скандал, в суть которого посвятили меня Люба с Верой, совсем некстати прибавил: — А Ольга Васильевна по этому поводу громы и молнии мечет…
Отец многозначительно уставился на маму и, как бы намекая на что-то, покашлял.
Мама на него мельком взглянула.
— Чего ты на меня так смотришь? — И принялась переставлять с места на место тарелки.
— Я? Ничего.
Мама опять на него глянула и махнула рукой.
— Да ну тебя.
— Ещё бы! Как сорок пять, так сразу и ну!
— Лё-оша!
И тогда отец как по команде повернулся ко мне:
— Ну, и чего стоим? Чего, спрашиваю, лодырничаем? А ну живо наверх!
— Как, разве не в саду накрывать будем?
— Вот именно.
— Но почему?
— По радио обещали кратковременные дожжы.
— С грозами! Слышал. Да они вторую неделю их обещают.
— Я кому сказал?
И я потащился в мансарду. И хотя в мансарде было не хуже, а, может, и лучше, чем внизу, поскольку с наступлением темноты на балкон выносили стол, стулья и сидели, любуясь закатом или на то, как лунный свет, серебристой дорожкой скользя по глади озера, выхватывал из темноты мостки, лодку, — словом, было не хуже, зато не было той таинственности, которая создавалась у ночного костра, и которую я любил больше всего на свете.
Положим, вечер был душный, но сколько бы я ни вглядывался в горизонт, не мог обнаружить и тени облачка — предвестника обещанного синоптиками дождя.
Мы вытащили из чулана специально изготовленную для праздников столешницу, ножки, собрали стол, подняли наверх стулья, посуду.
— Так говоришь, что Люба с Верой похожи как две капли воды? — между делом интересовался отец.
— Когда это я говорил?
— Не говорил разве?
— Да они ровно столько похожи, сколько земля и небо.
— А по-моему, очень. Я их всегда путаю.
— Да их отличить проще пареной репы. Покажи палец, которая засмеётся — Люба, а Вера вообще не смеется, потому что у нее, х-хы, зубы кривые.
— Это ты, брат, на них за что-то в обиде.
Это действительно было так.
— В обиде! Не то слово. Представляешь, до чего додумались? Будто я на Елене Сергеевне жениться собрался!
— А ты считаешь, Елена Сергеевна вышла из возраста, когда выходят замуж? Между прочим, ей нет ещё и тридцати.