— В меру тоже можно захлебнуться! — Тарси врезалась щуркими глазами в фон-барона и, подбоченившись, по-иезуитски улыбалась.
- Тогда мы спросим: пирог ваш пёкся только о себе? — с огоньком в глазах ответил Ильич. — Или вы вошли в себя так, что другим места там не осталось?
- Жизнь как фабрика по производству дерьма! ; – Тарси звонко рассмеялась.
- Тогда не будем углубляться в это, - примирительно улыбнулся Ильич.
- Вот я и ищу другой уровень, - вмешался Юстиниан. - Нас ждёт иное бытие! Такое… что даже и метафоры подобной; в памяти не останется!
- Может мне тебя к себе взять? – обратился к Юсту Ильич шутлтвым тоном. – Будешь у меня вроде консультанта. А то, жить по-человечески уж очень трудно.
— Трудно ему! …Сыр в масле стенает! – Тарси несло. Она толкнула Ильича и завизжала дряным голосом. – Ах, простите! Просто уже деваться некуда от этих проклятых денег! Я сыт ими по горло! Скатерть-самобранка надоела, душит пирогами! И вообще, мои глаза и помыслы чисты! Дайте только мне руки умыть!
Пожару не дали разрастись…
— За такие слова загоню туда, где Макар телят не пас! Ты чё лезешь в чужие салазки? Не в деньгах счастье! Сейчас я буду архизлой! — охладил её Ильич и так топнул ногой, будто станцией “Мир” оземь долбанули.
- Пойди к причалу, Тарси, посмотри, может быть, там черт прилетел или архиерей? — Цапл душевно смотрел ей в глаза. — У нас тут свои ритмы, вольный полёт вдохновенья, сердечное расположение! Перцепиентов для выделения телепатических крупиц и поглощения тонн экспериментального материала сегодня здесь нет, Тарси.
— Тогда я пошла.
— Мудрые слова.
Лай стал удаляться в сторону причала. Заметив Тарси, собака, очевидно заколебавшись, остановилась, но сразу же побежала догонять своих “товарок”.
* * * * *
Неровной поступью по извилистой песчаной тропе Шипило настиг Тарси уже у трапа парохода.
— Какие волны нас носили, прежде чем выбросить на этот остров? - сильно под шофе он, словно усталый циклоп, втягивал себя в узкий проход между двумя полосками внизу.
Трап задрожал. Чей-то летящий, как ветер, прыжок завершил посадку, создав вихрь взмывающим, лёгким плащём. По причалу закружился мусор: сушняк, папиросные коробки, обрывки газет. Ночь размыла пейзаж, придав ему какую-то дикую красоту.
Ударившись о пенный язык воды, загремела в клюзе цепь, разгоняя стайки мелких рыбок. Пароход закачался.
— Ты тоже домой?
Держась друг за друга, Шипило и Тарси глядели как пляшут их отражения в чёрной воде, возбуждённые рябью бестолкового ветра. Странное тоскливое чувство овладело Тарси: будто заржавело всё внутри, отсырело.
Ночные птицы кричали, звали, разыскивали кого-то. Зыбь то опускала корму, то поднимала её, раскачивая небо.
У Тарси закружилась голова. Затем “остановилась”, поймав на себе острый губительно-болотный взгляд романтичного, длинноволосого незнакомца в лёгком летнем плаще цвета «чёрный кот». Плащ из всеобъемлющей густой сети мельчайших переплетений (словно ручьи, словно жилы, в которых ревёт кровь) распахнулся и забился на ветру. Будто прекрасный Аполлон помахал расписными крыльями. Тарси застонала. Его взгляд отозвался у неё в груди, и ниже, заставив дрожать диафрагму. Довольная, что, наконец, нашла то, что искала, Тарси взлетела, как звероящер на хвосте, почувствовав себя ужасной озорницей. «Он бла-ародный такой… Надо найти способ усадить его рядом с собой», - ощупывала она глазами липко-привлекательного парня.
Бросив недовольный взгляд на стоявшего рядом с Тарси Шипило, Чёрный Кот, видимо страдая от избытка чувств, пнул ногой о борт, вздохнул, закурил сигарету и, прижавшись щекой о ростры, глядел на уходящий вдаль и затягивающийся синей дымкой остров. Беспокойные лучи прожекторов отражались блеском нетерпимости в его глазах. По-видимому, его охватывал какой-то внутренний конфликт. Казалось, парень в плаще состоял из одних нервов и напоминал кота, собирающегося на глазах хозяев совершить преступление.