Рваными комьями скользили облака, закрывая и без того мутный глаз прикрытого листвой солнца. Когда солнце в который раз лизнуло рыхлую утробу облака, завязнув в нем, Мстислав Цветоед, прогибаясь и боясь потревожить свет солнца, проскользнул к аллейке, ведущей к пляжу и дальше… Броском- перебежкой глаз затаился у границы света за кустом… Там было нетихо.
Цветоед стянул с себя кеды, рубашку, висячие спортивные штаны, завернул всё в узел и, взнуздав в него веревку, двойным узлом закрепил ее на дубе. В этот раз он не обманывал ни очередную жертву, ни самого себя… Искренне поражаясь собственной ловкости, смекалке и масштабности, о которой другие (в каком-нибудь другом деле) могли бы только мечтать, он взялся за узел и полетел… (как ненаглядное пособие для пляжных спасателей) барахтаясь в воздухе, в развергшуюся водяную слизь. Его, как, засосало тело реки.
* * *
Ты поглощён был мною с головы до пят,
А я полна тобой…
Жара… жара…
Прекрасные строки, рождённые жарким потоком вдохновения, едва были спеты Елелией, как мокрый Цветоед вновь воткнул свой “шип” в кусты… Модуляция:
— Выпей еще, чтоб отходняк был только утром, — советовал Феликсу он. — С утра выпил – весь день свободен! Где ещё можно получить сорок процентов?! — будто серебряной картечью стрелял глазами Мстислав. Подминая перегар слов и мыслей, он вжался плотнее в дыру, образовавшуюся в ветках, затягивая друга в карусель безвозвратности…
Блеснула бутылка. И опустилась Цаплу на рёбра! Раздался возглас боли: Елелия попыталась перевернуть её… Когда скольжения по ней прекратились;, Феликс (едва не вывернувший из суставов хлипкие бёдра;) простонал, уже с нежностью давя на водку:
- Во;дичка… торжество справедливости… Водочка… каждый человек имеет право на своё хмурое утро.
- Да сколько же можно дудлить?!
В перезвоне стекла таились ловчие какой-то охоты…
— Это мы всегда рады, - довольно скалился Мстислав. – Отчего хорошему человеку не отвинтить? – жадно потянул он носом крепкий дух бутыля. – Сучки в чужом глазу нехорошо считать.
Как душегуба губы утонули в стоялом, баюкающем, в меру приятном (но не кажущемся уже волшебном), колюче- привычном вкусе огненной воды.
Вертопрах, вынырнув из тумана, лизнул сочащуюся из бутылки рану и, проскулив тревожно, забился в тёмный угол бытия.
Девушка молнией выскочила из ещё жаркого “гнёздышка”, куда сразу же по инерции дровами рухнул Цапл. Елелия как развернёт его к себе:
— Ты — птичка- перепел? Будут тебе и куриные околоочка, и цыпленок тумака!!!
Удар пришёлся на пятую точку (коленкой). Короткий молчаливый полёт с высокого гамака…
И только многими тренировками отработанная реакция помогла со свистом загремевшему Цаплу плавно приземлиться, не задев шиповидный орган обоняния.
— Зачем же так орально огуливать?! — в хлюпающем отверстии очень тяжело поворачивался язык. Но Феликс запел:
Без души, без цели, без смысла дрязги,
Как дробинки ружья!..
Жара во мне…
Колючки- шипы в тебе!
Опера получилась! Талантливо перехватив у Елелии настроение и мелодию, он пел лёжа, небом любуясь — полного грусти тревоги её, оживляя музыкальный ландшафт своим голосом… на ниве актуальных страстей.
— Блин в натуре! — в форме “пол-литры” к нему подошёл “конфедерастье”, и с танцем “на рогах” протянул окорокообразную лапу. — Голова болит? — потормошил приятеля ногой, Мстислав Цветоед отхлебнув из полуопустошённой “капсулы”. — Нет, чтоб полечить!.. Стерлядь такая! — на лице его жутко застыл ревущий оскал. — Будет ей соло… с перцем томлёным в яйцах заправленным! — душещипательно ругаясь, поволок Цапла (уже в состоянии нестояния) в знобкий закат он.
Драконьи зубы свелись в оскал!
Каша без масла в голове.
Драконьи зубы вместо семян
Не сей — взойдут,
Не сей их, дракул!
Сильный красивый женский голос, оживляя вечернюю красоту, рвал и терзал враждебную мглу.
В глазах девушки поблескивали непролитые слёзы. Непонимая, зачем это делает, Елелия в каком-то бесшабашном скачке, который был вызван одним стуком сердца (как последний уголок, неподвластный охотникам и бедам) сорвалась в бесконечное бездонное небо. Протяжно, одиноко. Пытаясь уйти от пугающего мрачного нечто, грозившего оборвать мир. Каким-то чудом — она не знала каким — нужно было спастись от липкого кошмара, льнущего, упрямо таращившегося из-за каждого куста. Словно, спасение было только в этом бесшабашном скачке… И она спрыгнув с тарзанки в воду, плыла, задыхаясь и мотая головой, отгоняя крепкий дух бутылей.