– Валентина Игоревна, вы не можете запретить Кате присутствовать на лекции, – как в омут с головой бросилась Настя.
Группа притихла. Настя спорила с преподавателями очень редко, и в каждом случае стояла на своем до конца.
– Кто-то что-то сказал? – Валентина Игоревна вышла из-за кафедры и прошлась между рядами. – Или мне показалось?!
– Я говорю, что у вас нет причин выгонять Катю, – продолжала Настя, поражаясь тому, как долго удается держать голос ровным. – На ее месте может быть кто угодно из группы. Это нечестно.
Затаив дыхание, она смотрела, как приближается преподавательница.
Валентина Игоревна была высокой и костлявой женщиной далеко за шестьдесят. Она одевалась старомодно, но со стилем, обожала крупные бусы темных расцветок, затягивала волосы с проседью в тугой узел и использовала острую трость с вычурным резным набалдашником из красного дерева. При ходьбе эта трость стучала громче, чем обитые металлом каблуки черных лакированных туфель преподавательницы.
Помимо воли, Настя съежилась, но не опустила взгляд. Она понимала, что на фоне крупной, уверенной в своей правоте Валентины Игоревны проигрывает по всем фронтам.
«Метр с кепкой» – говорят о таких, как Настя. Низкая, щуплая, бледная, с испуганными глазами за стеклами очков… И сравнивать нечего.
– Эх, Настюша… – Преподавательница остановилась у первого ряда, сморщила крючковатый нос. – Все монстры как монстры, одна ты в белом пальто стоишь такая красивая…
Настя прикусила задрожавшую губу и повернулась так, чтобы свет, падавший из больших окон аудитории на втором этаже, не попадал на ее покрасневшие от обиды щеки.
– Вы не имеете права так вести себя со студентами, – пробормотала, едва сдерживая гнев.
– Допустим, не имею. Но раньше протестов почему-то не было. Всех все устраивало, Настенька, включая тебя. А сегодня вдруг головок прорезался? И чем же мы обязаны такому прорыву? Небось, перед Самайном кровь бурлит? Нечисть на гулянки сходится, и у тебя душа не на месте?
От неожиданности Настя позабыла наспех придуманную тираду о правах и обязанностях студентов и преподавателей. Услышь она такую ересь от экзальтированной «англичанки» Анны Степановны, пожала бы плечами и выбросила из головы, но Валентина Игоревна – женщина советской закалки, материалистка до мозга костей. Она не могла нести суеверный бред всерьез.
– Не веришь в то, чего не видишь, Настюша? А не видишь ты многое… – Валентина Игоревна потянулась к очкам Насти и сильно удивилась, когда та прикрыла их рукой, запрещая трогать. – Ишь, осмелели все… Ни почета, ни уважения. Не ожидала я от тебя такого, Настенька. От кого угодно подлости ждала, только не от тебя. Разочаровала ты меня сильно. Ничего, сегодня ночью увидишь мир как он есть на самом деле. Посмотрим, будешь ли завтра защищать плесень, что его населяет.
«Записать бы это на камеру… Такой повод для жалобы!» – огорчилась Настя.
С другой стороны, она знала, что вряд ли когда-нибудь пожалуется на преподавателя. Ее мама полжизни проработала учителем математики и обожала свою работу, но в прошлом году не выдержала давления компании современных деток с их тупыми провокациями и манией заснять процесс на телефон. «А если в следующий раз они убьются прямо на уроке, чтобы проверить мою реакцию? Меня ж посадят», – сокрушалась мама.
Отдых пошел ей на пользу. В этом году она устроилась в пригород и счастлива, как прежде, но Настя навеки запомнила, как мерзко звучало: «На вас написали заявление». И пусть умом она понимала, что Валентина Игоревна действует, мягко говоря, неправильно, пересилить себя не могла.
– Эй, а я тоже хочу! – выкрикнул с заднего ряда Вова Серый. – Почему всегда Настюха первая?
Вова считался хулиганом (за неимением в группе настоящих) и не упускал случая напомнить о своем особом статусе. Сдавался он быстро, на резкий отпор не отвечал, негласные границы дозволенного не переходил. Куратор как-то обмолвился, что это мечта, а не хулиган. Вроде и есть, свою экологическую нишу занял полностью и безоговорочно, вытесняться не собирается, но и забот не доставляет.