Игрою дивной изумлял он взоры,
Вселенной темной расширял просторы.
И вот в стране случился недород,
И страшный голод наступил в тот год.
Сын ал-Азиза, бедствие такое
Увидя, пребывать не мог в покое.
Ведь мужу честному не до еды
При виде общей муки и беды.
И продал камень он — без сожаленья,
Чтоб прекратить народные мученья.
Хоть он без счета денег получил,
Но все в одну неделю расточил.
Его вельможи горько упрекали:
«О шах! Какой вы камень потеряли!
Увы, такой ущерб невосполним!..»
И тихо, строго он ответил им:
«Противны государю украшенья,
Когда страна изнемогла в мученье.
Без камня я кольцо носить могу,
Чтоб пред голодными не быть в долгу!»
Велик тот царь, что роскошь презирает,
Но подданных от бедствий охраняет.
Муж благородный радостей нигде
Не ищет, коль народ его в беде.
* * *
Когда правитель дремлет недостойный.
Не думаю, чтоб спал бедняк спокойно.
Когда ж владыка мудрый бодро бдит,
Тогда и люд простой спокойно спит.
Хвала аллаху, что такого склада
Разумное правленье сына Са'да!
И смуты здесь при нем не закипят;
Здесь смуту сеет лишь красавиц взгляд!
Пять или шесть двустиший в обаянье
Вчера держали некое собранье.
И пели мы: «Я счастие познал!
Ее вчера в объятьях я держал.
И, увидав, что сном опьянена,
Склонилась головой моя луна.
Сказал я: «О проснись же на мгновенье,
Дай слышать голос сладкий, словно пенье.
О смута века — время ль нынче спать?
Давай вино веселья пить опять!»
Она спросонья: «Смутой называешь
Меня, и мне не спать повелеваешь?
Не знаешь разве ты, что смута спит,
Когда владыка истинный царит?»
РАССКАЗ
В преданьях наших древних я читал:
Когда Тукла престол Занги приял,
Хоть человеком сам он был незнатным,
Но правил мудро царством необъятным.
Учась у древних, к правде устремлен,
Он правды чистой утвердил закон.
И своему мобеду благородный
Сказал: «Я жив... И жизнь ушла бесплодно.
Отец, хочу я на покой уйти,
Итог Познанью жизни подвести.
Владыка, умирая, все теряет,
А счастье лишь отшельник обретает».
Мобед же, чья душа была светла,
Вспылив, сказал: «Довольно, о Тукла!
Ты знай, наш — служенье людям;
Его в молитвах мы искать не будем.
Пускай на троне царском ты сидишь,
И здесь — ты истый и дервиш.
Отшельничество — истины не мера, —
В делах лишь добрых истинная вера!
Дела для тариката нам нужны,
Слова без действий смысла лишены.
Деяний власяницу под
Пусть носят вознесенные судьбою!»
РАССКАЗ
Пред старым другом о беде великой
В слезах румийский говорит владыка:
«Хозяйничает враг в моей стране...
Одна осталась крепость эта мне!
В законах правды воспитал я сына,
Чтоб по себе оставить властелина.
Но яростный напор враждебных сил
Моей десницы локоть сокрушил.
Беда над государством распростерлась...
Душа моя от мук во прах истерлась.
Дай мне совет — где силу мне собрать,
Чтобы из царства выгнать вражью рать?»
Мудрец ответил: «О душе подумай!
Не предавайся горести угрюмой.
Есть крепость у тебя. Когда умрешь,
С собой и эту крепость не возьмешь.
Что мог, для царства сделал все ты...
Пусть сын твой примет все твои заботы!
Мир целый взять и выпустить из рук —
Напрасный этот труд не стоит мук.
Не обольщайся жизнью быстротечной.
К уходу приготовься, к жизни вечной.
Ведь были Фаридун, и Джам —
Владыки, что прославили .
И все исчезли. Персти — персть награда.
Один лишь в мире вечен трон .
Конец постигнет всех земных владык, —
Любого, как бы ни был он велик.
Пусть власть над миром утвердить он тщится,
Умрет он — все величье истребится.
Но души тех, чья жизнь в добре тверда,
Благословенны будут навсегда.
Но по себе и праха не оставит,
Кто век свой добрым делом не прославит.
Взрасти добра и щедрости сады,
Дабы вкусить от жизни сей плоды.
Твори добро теперь, иль поздно будет —
Гореть в геенне вечной злых осудят.
Тот, кто добро творит всю жизнь, лишь тот
Величье истинное обретет.
Но, как изменник, казни пусть страшится,
Кто делать дело доброе боится.
«Эй, раб! — суровый прозвучит упрек, —
Остыла печь! Ты хлеба не испек!»
Не слабоумье ль прахом жизнь развеять, —
Вспахать поля и позабыть засеять?
РАССКАЗ
Муж некий в Шаме в горы удалился,
Оставил мир, в пещере поселился.
Там в созерцанье погрузясь душой,
Постиг он свет, и счастье, и покой.
В дервишеском обличье величавом
Он звался Худадуст, был ангел нравом.
И на поклон, как к Хызру самому,
Великие с дарами шли к нему.
Но не прельщен мирскою суетою,
Смирял он дух свой мудрой нищетою.
Блажен, кто плоть в лишениях влачит,
Не внемля, как она «давай» кричит.
А в том краю, где жил он одиноко,
Народом правил некий царь жестокий.
В насильях, в грабеже неумолим,
Он злой тиран был подданным своим.
Все жили в страхе, плача и печалясь,
Иные, все покинув, разбегались;
В другие царства от него ушли
И славу о тиране разнесли.
Другие ж — по беспечности — застряли,
И день и ночь султана проклинали.