Ева не перестаёт плакать, а я с окаменевшим лицом выхожу на улицу и замечаю машину, припаркованную у ограды. Такси уже ждёт в двадцати метрах от нас. Дверь чёрной машины Вильяма открывается, и оттуда выходит побелевший от ужаса Магнуссон. Осознаёт, что со мной случилось. Понимает, кто может быть к этому причастен. Быстрым шагом он направляется к нам, но прежде чем я успеваю услышать от него хоть слово, Ева усаживает меня на заднее сидение, сама летит к пассажирскому, закрывает дверь и говорит:
— В темпе, водитель. Не останавливайся.
========== К чёрту социофобию ==========
Дождавшись утра, я решаю привести волосы и лицо в порядок, взять себя в руки, одеться (максимально скромно) и поехать в больницу. Ева поехала со мной, конечно. Но всю дорогу мы молчали. И только сидя в очереди перед кабинетом женского гинеколога, я решаюсь сказать:
— Вчера, когда я увидела тебя возле двери, ты выглядела так, будто тебя побили.
Моя подруга молчит где-то две-три минуты, затем шумно выдыхает, и отвечает, закрыв шею волосами:
— Возле бассейна я увидела Шистада, и он увязался за мной, как бездомная псина. В итоге мы решили уйти с вечеринки и просто прогуляться пешком до парка. Крис рассказывал о себе, и, Нура, честно признаться, не думала, что он настолько… другой. На публику-то он играет, и ведёт себя, как настоящий придурок.
— Очень за тебя рада, — сарказмом говорю я, на что Ева округляет глаза, вспомнив мои слова в самом начале. Мне не очень хочется слушать, какой Крис на самом деле «хороший» и «милый».
— Ах, да. Мы отходим от дома Вильяма метров на двести и видим кучку Пенетраторов. Человек пять, наверное. В темноте я не смогла разобрать, кто есть кто, но Крис их узнал. Каждого. Боже, Нура. Хорошо, что тебя там не было. Эти ублюдки начали приставать ко мне. Шистад заступился, и завязалась драка. Мне, в общем, тоже слегка досталось. Проблема в том, что Пенетраторы были под наркотой.
— А меня поставили раком, завязали глаза и трахнули в такой позе, лишив девственности. Хорошо, что тебя там не было, — язвлю я. Ева виновато смотрит на меня.
— В чём ты меня обвиняешь?
Задумавшись, я понимаю, что вспылила, и моя подруга не могла предвидеть всего этого.
— Извини. Просто, я так глупо доверилась одному из Пенетраторов. Он сказал, что в комнате, куда он собирался меня отвести, находитесь вы с Крисом. А я как раз тогда потеряла тебя из виду.
— Прости, что ушла не предупредив, — Ева опускает голову, и я замечаю кучу царапин, ссадин и синяков на шее, ключицах, и, ниже, наверняка, под одеждой тоже есть ушибы.
— Мы должны были держаться вместе, — грустно говорю я.
— Это всё мальчишки, — вздыхает моя подруга. — К чёрту их. Стану лесбиянкой. Ты со мной?
Я поднимаю голову и вижу гинеколога, который смотрит на нас ошарашенными глазами.
— Кто из Вас Нура Амалия Сатре?
***
Выйдя из кабинета, Ева взглядом спрашивает, мол, «ну как?». Я молча киваю, что всё хорошо. Я рассказала врачу, что меня изнасиловали и лишили девственности. Хотя женщина уже и сама догадалась, сказав, что плева как-то странно разорвана, словно меня взяли силой. В общем, она посоветовала мне написать заявление на этих ублюдков, а она, как врач-гинеколог, предоставит все улики, говорящие о том, что меня действительно подвергли насилию.
Уже на улице я рассказываю Еве о том, что произошло в кабинете у врача, и она непонимающим взглядом спрашивает:
— Почему же ты отказалась заявить на Пенетраторов?
— Не хочу, чтобы каждый ученик в школе подходил ко мне и молча обнимал. Жалость… ненавижу.
— Но ты ведь понимаешь, что в противном случае этим парням за содеянное ничего не будет? Никакого наказания, понимаешь? — Ева на последних словах почти кричит.
— Понимаю, — спокойно соглашаюсь я. — Хотя, с чего ты взяла? Думаешь, написать вшивое заявление — это максимум, на который я способна? Ну отсидят они полгода, год или два максимум. Им наверняка скосят срок, найдут, за что скосить.
— Тогда, что ты предлагаешь? Изнасиловать их в ответ? Это ведь парни, им только в радость, — возмущается моя подруга.
— Их было пятеро, понимаешь? А я — одна. Это просто напросто несправедливо. Ненавижу, когда какая-то вшивая мразь ведёт себя так, словно имеет право так подло поступать с девушкой. Парни решили, если у них есть член между ног, то им должен отсасывать весь мир, ведь они, мать его, добытчики и повелители мира. Никто из этих маленьких писюнов ни разу не работал. Никто ни копейки в дом не принёс. Они сидят на шеях своих матерей, с радостью принимают в подарок очередной дорогостоящий телефон, и думают, что так и должно быть. Я не хочу отомстить этим парням. Я просто хочу вернуть их с пьедестала туда, где им и место, стащив короны с их тупых головешек.
Первое, что я делаю по приезду обратно в дом к Еве — удаляю Магнуссона из друзей. Всё равно он срать на меня хотел. Ни разу за целый месяц не написал. Этим он разрушил наши дружеские отношения. Хотя, дружба? Ха-ха. Он ведь парень, а парням от девушек нужна только нижняя часть тела. Та, которая не думает, а только берёт. Парням не нужны сообщения, им не хочется лишний раз думать, перегружать свой мозг, ведь, вдруг он лопнет. И от девушек они требуют того же. Может, поэтому Вильям не писал? Понял, что ему не очень-то и хочется общаться со мной.
Я понимаю, что «чистки друзей» мало, и удаляю свой аккаунт. Хватит прожигать свою жизнь, сидя в социальной сети. Пора выйти на улицу. Показать людям, кто я такая.
***
— С Днём ро-жде-ния! С Днём ро-жде-ния! С Днём ро-жд-ения! — пищит толпа в сторону моей лучшей подруги. Если бы я вела собственный дневник, в нём было бы две записи. 18 сентября умер отец, а 23 октября меня изнасиловали. В пятницу, кажется. Дневник я бы ни за что не прозвала банальным «Мой любимый дНевНичОк», как пятиклассница. Я бы написала «Причины, по которым я ненавижу себя за свою социофобию». Ведь, согласитесь, над трусами всегда издеваются. Социофобов и «забитых» в угол девчонок ебут во все щели и во всех смыслах, ведь они и доложить-то толком никому не смогут. Боятся. Моральному или физическому насилию подвергается чуть ли не каждый социофоб в нашем обществе. Пора это прекратить.
Если бы я тогда не бросила трубку, отец бы не ринулся ко мне домой, разговаривать с моей матерью. Он бы не полетел за мной в Лондон, чтобы поговорить. В его смерти виновата я, и никто не сможет переубедить меня в этом. В том, что меня изнасиловали на вечеринке, виновата я и только я. Хотя, каждая девушка, которую изнасиловала кучка парней, начинает рано или поздно винить себя. Мол, если бы она не пришла на эту вечеринку, если бы не вела себя, как трусиха, и умела давать отпор…
Да, это правда. С этим не поспоришь.
Ева задувает свечи на торте. Сегодня ей исполняется девятнадцать. А я, с натянутой на лицо маской, улыбаюсь гостям. Улыбаюсь матери, которая понятия не имеет, что со мной происходит.
Внутри я разбита. И теперь мне предстоит собрать себя по кусочкам обратно, вернув достоинство.
— Привет, — светловолосый парень не улыбается мне, а как-то странно смотрит, словно изучает меня, сканирует. Хочется сказать, чтобы он прекратил.
— Привет, — холодно отвечаю я. Улыбка исчезает с моего лица.
— Я друг Исака, мы живём вместе. Эскиль, — парень протягивает мне руку.
— Нура, — не думая, я пожимаю руку Эскилю. Хватит бояться людей. Нужно заводить новые знакомства.
В понедельник я впервые решаю прийти в школу с высоко поднятой головой, встречая взгляды третьекурсников. Среди них я узнаю тех самых парней, которые были со мной в одной комнате. Самодовольно улыбаясь, я смотрю этим людям в глаза и понимаю, что бумерангом всё возвращается. Хорошее, плохое.
Вильям снова прилетел из Лондона, ведь после той вечеринки он куда-то слинял. Ева рассказывала мне о том, что Магнуссон пытался связаться со мной через одноклассников. Но у него не вышло.