Глава четвертая: "Земля обетованная"
Вид Нью-Йорка, открывшийся с палубы, когда нас под бдительным взором Кевина и его подручных вывели наверх, был ошеломляющим. По крайней мере, я испытал именно такие эмоции. Чувствовал себя сельским мальчишкой, внезапно оказавшимся на улицах огромного города.
Хотя, конечно, странно, что моя реакция оказалась столь яркой. Я жил в Москве не один год и вполне насмотрелся на мегаполис. Привык к его высоткам, к его ритму, к его бесконечному движению. Тем более, куда уж сравнивать Москву двадцать первого века и Нью-Йорк начала двадцатого.
Думаю, сейчас во мне звучали отголоски настоящего Джованни. Ему-то, естественно, после Палермо Нью-Йорк показался бы неимоверно впечатляющим местом. Я вообще заметил, что вместе с остатками памяти мне как-будто передались некоторые черты характера итальянского мальчишки. Не сильно выраженные, да, но тем не менее.
Я стоял на палубе, вместе с остальными, с интересом рассматривая открывшуюся нашим взорам картину. Небоскрёбы, как каменные великаны, упирались в серое, грязное небо. Возникало ощущение, будто все мы – крохотные букашки на их фоне.
Нос корабля рассекал воды залива, а прямо по курсу высилась она — Статуя Свободы. Символ надежды, которая привела сюда тысячи таких, как мы. Вот только эта дама с факелом в руке вовсе не казалась приветливой и довольной появлением очередной порции иностранцев, желающих начать новую жизнь. Наоборот. Она выглядела холодной и далёкой, не обещала ничего, кроме равнодушия. Мне даже показалось, что выражение лица этой каменной женщины красноречиво говорило:"Понаехали, уроды!"
Но, как выяснилось, главное испытание ждало нас впереди. Эллис Айленд или Остров Слёз, вот где нам пришлось столкнуться с суровой реальностью американского "гостеприимства".
Для начала всю толпу прибывших переселенцев загнали в огромный, гулкий Зал Регистрации. Я себя в этот момент почувствовал бараном, которого ведут на заклание. Все дело было в атмосфере, царившей здесь.
Воздух гудел от сотен голосов, без конца говоривших на различных языках. Со всех сторон раздавались плач детей и кашель больных (вряд ли здоровые люди будут издавать подобные звуки). Подозреваю, у многих, не только у нас, путешествие в Америку выглядело отнюдь не как комфортабельный круиз.
Помимо нашего судна в порту стояло ещё несколько кораблей, поэтому количество желающих пройти регистрацию было достаточно впечатляющим.
Запах пота, дезинфекции и страха был густым, как суп-пюре. Я буквально ощущал его порами. Меня в какой-то момент потянуло выскочить обратно на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Пусть даже этот "свежий воздух" далеко не столь свеж, как хотелось бы.
Такое чувство, что власти Нью-Йорка решили сделать первый этап для прибывающих переселенцев максимально кошмарным. Чтоб потом, когда они, наконец, попадут в город, все остальное казалось им манной небесной.
По Закону об иммиграции 1921 года шансы на въезд у многих были очень маленькими, особенно у южан из Италии. Патрик рассказал мне об этом законе, пока мы чистили плесень. Он вообще, кстати, был достаточно образованным для своих лет и для своего социального положения. Жадно читал газеты, мечтая о новой жизни, отслеживал все политические новости, старался, что говорится, держать руку на пульсе. Пожалуй, на нашем корабле, да и вообще, среди всех этих эмигрантов, он был единственным, кто понимал, насколько высоки ставки.
Чиновники в форме сидели за длинными столами. Их лица выглядели как маски безразличия или даже брезгливости. Мы для них были не людьми, а скотом на конвейере. И этот скот мог отправиться обратно в любой момент по любой причине.
Унижение началось сразу, с медицинского осмотра. Нас заставили раздеться до пояса (слава богу, что не полностью), построили в шеренги. Врачи с холодными глазами и скучающими лицами тыкали будущим "американцам" палочками во всевозможные места, заглядывали в рот, в уши, в глаза. Когда мне велели показать зубы, я едва не взорвался. Сдержался только из-за того, что знал наверняка – обратного пути нет. Не идти же на поклон к Кевину с просьбой отвезти меня обратно в Италию.
Эти доктора ставили нам клейма мелом на одежде, будто мы и правда скот. Например – «L» означала хромоту. Я чуть не хапнул себе эту букву из-за того, что у меня болело всё тело после случившегося на корабле. Естественно, данный факт не делал мою походку ровной, а спину прямой. К счастью я вовремя сообразил, в чем прикол, и, набравшись терпения, изо всех сил старался двигаться естественно.