Мужик, конечно, выглядел фактурно. Широкоплечий, в потрёпанной форме, с лицом, похожим на измятый кусок свиного сала, покрытым щетиной, со шрамом через левый глаз, который у него не открывался. В руке — короткая, толстая дубинка с металлическим набалдашником. Надзиратель, что ли?
– Джонни-боец, ты там еще не сдох? — голос мужика был хриплым и неприятным. Будто напильником водили по металлу.
Еще в наличие имелся сильный акцент. Не итальянский, не английский... Ирландский? Да. Похоже на то, как говорит Патрик. Только у этого, одноглазого со шрамом, акцент сильнее.
– Ну ты и сволочь, Кевин. Бьешь тех, кто не может ответить, и получаешь от этого удовольствие. – Громко высказался через перегородку мой сосед
Что вообще-то, с точки зрения разумности, было крайне непредусмотрительно. Глупо называть сволочью человека, у которого есть палка в руке, когда у тебя палки нет, а сам ты сидишь как собака на цепи.
— А, оба проснулись! Отлично. Думали, поди, что про вас уже забыли, да? Не судьба. Время платить за беспорядок. – Мерзким голосом ответил Патрику Кевин.
В следующую секунду он исчез из поля видимости, а рядом послышался грохот открываемой дверцы. Затем – звуки глухих ударов и тихий стон. Похоже, этот урод не знает, что такое "землячество". Потому что сейчас Кевин несколько раз ударил такого же ирландца как он сам.
Мои мышцы напряглись. Какое-то странное чувство внутри меня, чувство, свойственное Максу, а не Джонни, не позволяло промолчать. Не позволяло бездействовать, пока этот ублюдок лупцует пацана, который в два раза младше и несомненно в два раза слабее.
— Эй, Кевин... – Позвал я одноглазого, пытаясь отвлечь его внимание от Патрика.
Судя по звукам этот урод вошёл во вкус. Такими темпами он парнишку совсем угробит. По идее, меня это не очень должно волновать, но отчего-то волнует. Далекое, почти забытое чувство справедливости упорно толкало к действиям.
Хотя, где-то внутри, наравне с желанием помочь Патрику, тихо попискивало чувство самосохранения. Оно настойчиво повторяло мне, что я поступаю очень глупо, но кто бы его послушал.
– Смотрю, итальяшка тоже хочет отхватить по башке? – Помятое лицо Кевина снова возникло в открытом люке.
— Эй! Слышишь?! Джонни не при чём! Это я его уговорил! – Прокряхтел из-за перегородки Патрик.
Надзиратель в ответ лишь презрительно хмыкнул, обнажив жёлтые зубы. Он опустил тяжёлую ступеньку и спрыгнул в мой «ящик», заполняя собой почти всё свободное пространство. Запах пота, дешёвого табака и агрессии стал невыносимым.
— «Не при чём»? — Надзиратель засмеялся. — Весь трюм из-за вас бунтовал. А громче всех разорялся этот макаронник! Орал, что мы обещали роскошные каюты и вкусную еду? Помнишь, а, Джонни? Вы, щенки, решили, что можете жаловаться? Вы решили, что можете подбить остальных на бунт? Мой приятель Томми до сих пор хромает по вашей вине.
Кевин нагнулся ко мне. От него отвратительно воняло луком и гнилью.
— Я тебе помогу вспомнить, сука!
Дубинка взметнулась вверх. Я увидел блеск металлического набалдашника в тусклом свете. Инстинкт кричал: Закройся! Блокируй! И Макс Соколов поступил бы именно так. Я вообще-то ежемесячно тратил приличную сумму денег на личного тренера по боксу. Но тело Джонни было слабым, травмированным. Я успел лишь поднять руку.
Удар пришёлся по предплечью. Жгучая, ломающая боль пронзила конечность до самого плеча. Я, не сдержавшись, вскрикнул, дико, по-звериному. Но уже в следующее мгновение сдал зубы, обрывая крик. Не собираюсь радовать всяких ублюдочных мудаков своей реакцией.
Одноглазый сделал шаг назад, окинув меня довольным взглядом:
— Вот вам урок, щенки! На корабле вы – никто! Здесь вы – жалкие кучи дерьма, не больше.
Кевин хмыкнул, развернулся и полез вверх. Он выбрался по той же самой ступеньке наружу, затем слева раздались два глухих удара и стон. Патрик. Снова досталось ему.
— Чистите свои конуры до блеска к утру. Или получите в два раза больше. Поняли? – Рявкнул Одноглазый.
Дверца захлопнулась, засов загремел. Свет погас, оставив меня в удушающем полумраке.
Я сидел на полу, прислушиваясь к удаляющимся шагам Кевина и думал. Не о чем-то конкретном, нет. Я пытался понять, что за эмоции бурлят во мне сейчас. Это было похоже на огонь, который из тлеющего уголька превращается в полноценное пламя. Судя по всему, сквозь боль и непонимание пробивался острый осколок моего прежнего «я». Цинизм. Ярость. Желание выжить любой ценой. Вот, что питало этот странный огонь.