…Когда депутация вышла с тулуповского двора, над рубцом кряжа, точно кусок горючей серы, показалась мутная луна. Щибраев, недовольный посещением, сопел тяжело и натужно. Предчувствие чего-то нехорошего, как медленный огонь, тревожило его. Ахматов, спотыкаясь на кочках, рассуждал про себя о неудаче, постигшей правленцев. Шли молча, и только Солдатов, как бы подытоживая, произнес язвительно, плюнув в темноту:
— Умереть не умерла, только время провела…
Глава девятнадцатая
Больше недели не был Лаврентий дома, в Царевщине, а тут вырвался да скорее в баньку. Жена на славу истопила, как любит хозяин. Парился так, что во рту сухо стало. Пришел в избу разморенный, уселся в одной исподней рубахе за стол и попивает чаек — стакан за стаканом.
Вдруг за стенами — бам-бам-бам! Хлопотавшая во дворе жена, вбежала торопливо в сени, крикнула с порога:
— Лавра, набат!
— Что там, пожар?
— Нарочный прискакал из волости! — вынырнул из-за материной спины сын Василий и тут же исчез.
Грохнув стулом, Лаврентий вскочил, набросил кафтан и метнулся вон из избы. На улице оглашенно лаяли собаки, надрывно бил колокол, грозя бедой. Лаврентия охватила тревога. Из дворов выскакивали мужики и бежали к церкви. Испуганные женщины смотрели им вслед.
А набат раздирал воздух.
На площади водоворотом народ. В середине — Земсков со своим квартирантом Григорием Фроловым, командир боевой дружины Хорунжин, возле него держал за повод мерина прискакавший из Старого Буяна сын старосты Казанского — Петр. Из его рассказа Лаврентий понял, что Порфирий Солдатов, оставленный в Красном Яру для связи, передал плохую весть: в волость направлен отряд уральских казаков с губернскими чинами во главе. Порфирий тут же по телефону сообщил об этом в Старый Буян, и конные нарочные поскакали по обществам волости собирать народ на защиту своей республики.
У церковной ограды не нашлось никакого возвышения, и Щибраев взобрался на спину мерина, на котором прибыл нарочный. Он известил односельчан о том, что пробил решающий час: самодержавие перешло в наступление, чтоб задушить народную власть. Новая жизнь в опасности. Все на защиту Буяна!
Полчаса спустя конные дружинники ускакали вперед. Потом тронулось чуть ли не все село. Одни провожали своих, другие уходили с колонной, что растянулась на версту. Люди шли возбужденные, обуреваемые единым желанием отстоять республику. И многим думалось, что в этот час по долам, по горам, трактами и проселками спешат на сполох колонны из других волостей губернии, идут к ним на выручку. Нынче все чувствовали себя смелыми, как никогда, несокрушимыми и боевыми и, пугая сонную осеннюю степь, громко пели. Позади на некотором удалении, осторожно везли уложенные во вьюки динамит и бомбы, изготовленные на Мышкином пчельнике Григорием Фроловым.
…В Старом Буяне все были на ногах, когда к мосту через Буянку подошел Евдоким со своими спутниками. По улицам маршировали дружинники, торопились куда-то верховые. Ахматов и Мошков со здоровяками ремесленниками сооружали какой-то завал на пригорке возле дома кузнеца Бубнова.
— Ну как? — бодро крикнул Мошков, здороваясь с Евдокимом. — Пусть теперь сунутся! Это даже интересно.
— Что у вас здесь?
— А ты… А-а!.. Ты ж не знаешь. Губернатора в гости ждем… И с ним сто двадцать пар сапог.
Евдоким сгорбился, точно на него бросили мешок-пятерик.
— Так это ж… — Он запнулся, думая. — Республика… Где командир? Я никуда не приписан.. Со мной вот два друга. Лишний ствол не помешает…
Евдоким отвел Череп-Свиридова и Чиляка на фельдшерский пункт, а сам помчался к Тулуповым сообщить о гибели Михешки. Силантия дома не застал. Арина — с ней Евдоким не виделся почти месяц — проворчала, что он уехал сегодня утром в Самару.
«Пронюхал и улепетнул, негодяй, подальше от шума…» — подумал Евдоким с уверенностью.