— А ты что такой… не в себе вроде? — спросила Арина без особого интереса. Евдокима передернуло. Он не стал постепенно, как это принято, подготавливать ее, прежде чем сообщить тяжелую весть. Зачем? Пусть и ей будет больно. Если будет… Пусть глотает. Пусть ошарашит ее — сейчас всем тяжело. И выпалил безжалостно:
— Михаила убили.
— Что? — спросила Арина, не осознав, видимо, о чем речь.
— Супруга твоего убили, говорю… Надо ехать за телом, — пояснил Евдоким жестко и прищурился в ожидании, что она будет делать.
Она не поверила. Покраснела только — так, что щеки стали темнее губ, и, надувшись, буркнула:
— Дурак!
— Сама ты… — В последний момент Евдоким сдержал язык, покачал осуждающе головой. — Все же он тебе мужем считался!
— Да ты что? — испугалась уже по-настоящему Арина. — Ты что?
— А то! Собирай манатки и отправляйся в Черемухово со своим… снохачом! Похороните по-людски…
Отрубил, повернулся и, не оглядываясь, ушел. Что будет дальше, его не интересовало.
Евдоким пошел в волостное правление, но прежде свернул в больницу, где оставил своих приятелей.
Переходя мост, он увидел Григория Фролова. Тот успел уже подложить фугас под настил и теперь, взяв сумку с динамитными шашками, отправлялся в гору, к зданию ремесленного училища, где надлежало установить второй фугас. Если вице-губернатор вздумает остановиться в училище, он взлетит на воздух, так что и похороны не понадобятся.
После тяжелой, неприятной встречи с сестрой шумные скопления людей радовали Евдокима, хотя особого порядка в гарнизоне, готовящемся к обороне, не чувствовалось. Зато был всеобщий порыв, желание отстоять то свое, во что уверовали люди за тринадцать дней народной власти. Евдоким забрал обклеенных крестиками пластыря Череп-Свиридова и Чиляка, повел с собой.
На берег Кондурчи за огороды таскали со дворов бороны, клали их вверх зубьями и маскировали сухим будыльем и землей. Напорется казак — и застрянет, как в капкане. Из кузни Бубнова везли на тачке охапку пик и багров раздавать безоружным.
В здании волостного правления Антип Князев проводил военный совет. Там тоже чувствовался подъем, хотя и не такой взрывчатый, как на улицах и на баррикаде. Когда появился Евдоким с товарищами, все глаза устремились на них. Поздоровавшись, он без лишних слов принялся рассказывать о том, что видел в других волостях. Князев слушал, поникнув. Горько было и досадно: темна как ночь мужицкая рать, нерешительна. Не знает, с кем идти и куда.
«Видать, никто не протянет нам руку в беде, а одним нелегко выстоять. Но люди уже поверили в свои силы и правоту, и если нас даже задушат, то и тогда почин наш будет уроком всему крестьянству. А разве этого мало? Стало быть, надо топтать дорогу для тех, кто пойдет следом. Надо думать о них — о нас тоже думают. Самарские рабочие не оставят на произвол первую в России мужицкую республику», — убеждал себя Князев, слушая страшные новости, которые привез Шершнев.
В эту минуту и зазвонил телефон из Красного Яра. Дежуривший там Порфирий Солдатов сразил вожаков республики: из Самары военной поддержки не будет. Если боевые дружины покинут город, в нем сразу же начнется погром.
Теперь буянцам оставалось надеяться лишь на себя. Решили: с губернатором в переговоры вступить, но дружину держать наготове. Если казаки посмеют прибегнуть к насилию, — биться насмерть.
Щибраев предложил вывести всех женщин и детей из села, вице-губернатора и его свиту взять в кольцо и по знаку Князева или его, Щибраева, всех уничтожить. Мост и училище взорвать, а дружинникам на баррикаде расстрелять из-за укрытия конницу. Убить губернатора вызвались Евдоким и его друзья.
Улицы огласил плач женщин, потащивших детей и узелки с едой в Кобельминский лес. Человек двести потянулось за Кондурчу, дома остались только старики. Дружинники заняли позиции. Село замерло в сторожком ожидании, лица помрачнели. Нависло молчание, и многие невольно задавали себе вопрос: почему остальные мужики, почему вся страна не встает с колен?
Взгляды прикованы к дороге на Екатериновку. Часа в три пополудни там показались двое верховых. Припав к рвущейся ветром лошадиной гриве, они пронеслись наметом до моста через Буянку, круто развернулись и ускакали обратно. Немного спустя появились еще четверо. Эти переехали мост, посовещались. Затем двое направились на Николаевский конец села, а двое остались на площади.
Евдоким, Чиляк и Череп-Свиридов лежали за баррикадой, у всех троих прекрасные винтовки. Стрелки ловили на мушку казаков, но держать их на прицеле было нелегко: всадники и секунды не стояли на месте, съезжались, разъезжались, гарцевали.