Разделили пачку; Антип спрятал свою долю за пазуху, спросил:
— Ну, как вы там, расскажи…
— Да как?.. Говорю: повезло.
— Страху, знать, натерпелись?
— Было… — усмехнулся Солдатов и стал оживленно рассказывать: — Встретились с Земсковым у рождественского перевоза, дождались, пока Шура Кузнецов пришел. Ну, парень, я вам скажу… Куда-а-а!.. Повел нас на станцию казать вагон. В тупик, неподалеку от Запанского переезда. Место — глушь, вагонов — видимо-невидимо, и наш среди них стоит. Сторож похаживает. Шура смеется, машинист, говорит, свой парень, так загнал вагон, что сортировщики третьи сутки не могут вытащить его на божий свет. Посмотрели место, Николаю фонарь не понравился, близко торчит. Спрятались за склад какой-то, подождали, пока сторож отойдет подальше, и камнями по фонарю. К вечеру я лодку отогнал к Постникову оврагу, припрятал в тальнике, а как стемнело, подъехали с Николаем на телеге к Запанскому. Шура уже прохаживался там с тремя деповцами. Пролезли под вагонами потихоньку к сторожу, кляп в рот, связали, он и не пикнул, вагон открыли — па-ашла работа! Управились скоро. Шура говорит: вы катайте к лодке, а мы — другой дорогой. Накрыли оружие мешками, сели сверху, и айда! Главное — через город проскочить… И что ж вы думаете? На углу Предтеченской — городовые. Двое. Говорю Николаю: «Держись! Взводи курок, будет забота». А он смекнул да как заорет благим матом, будто ему живот схватило. И мне велит, валяй, мол, погромче подтягивай! Тут мы с ним задали такого песняка — ни дать ни взять загулявшие мужики с базара едут. А городовые, гляжу, надулись, как лопухи на огне, уставились на нас. Хотелось, должно быть, содрать штраф, да неохота было возиться с пьяными. Перетрусил я — куда-а… Опомнился аж за Курмышом. Николай подался домой, а мы на берегу у Постникова стали майданить добычу. Кузнецов свою долю забрал, а я свою потащил в лодку. Молодцы деповские, теперь Лаврентий не будет ворчать, что самарские рабочие не помогают нам.
— Не будет, — заверил Антип.
Поговорили еще немного, и Солдатов стал собираться домой в Царевщину. Смущенно почесав затылок, попросил Князева:
— Ты, Антипушка, того… Павлине моей при случае не проговорись. Я сказал ей, мол, на луга поехал…
Лодка Солдатова уплыла, а двое, взвалив оружие на плечи, потащили его в пристройку позади конторки Антипа и спрятали в тайнике.
Евдоким уснул в прекрасном настроении: увидел настоящее, хорошо поставленное дело. Эти не разговаривают, а действуют.
— Да! Вот они под топчаном, винтовочки! Товар — деньги — товар, ха-ха-ха! Как у Маркса.
Глава десятая
Царевщина… Вряд ли найдешь в губернии другое такое каторжное село. Спокон веков мужики его слывут бунтарями: не боятся ни бога, ни черта, с законами и властями на ножах. Одним словом — буяны. Да чего и ждать еще от осколков былой бесшабашной вольницы! Здесь, у Жигулей-молодцов, с незапамятных времен селилась необузданная голытьба, беспоповщина, лихие головы, ходившие с кистенем на своих притеснителей. Вокруг, среди волжского приволья, оседали беглые разинцы и пугачевцы — клейменые лбы и рваные ноздри, и через много поколений потомки их остались такими же непокорными и мятежными, как пращуры.
Приволжские широкие степи, вековые леса — пристанища фанатичных раскольников — принадлежали царской казне. Помещиков было мало, и жизнь, исконно русская, патриархальная, текла годами без изменений. И только после отмены крепостного права началось некоторое оживление. Предприимчивые, двужильные в работе мужики из тех, что первыми ухватили в аренду плодородные земли, богатели не по дням, а по часам. Но когда несколько лет тому назад выгодная аренда кончилась, почти вся пахотная земля и угодья отошли к купцам-миллионщикам, а что не сграбастали оптом Шихобалов с Аржановым, то захватили в розницу кулаки, заплатив казне втридорога.
Безземельные потянулись в город на заработки, стали бурлачить, заниматься промыслами. Патриархальный быт распался, свиное рыло капитала раскололо приволжские села, а идеи просветителей-народников посеяли смуту в умах. Самара все еще оставалась окраиной империи, и глупые власти продолжали ссылать в губернию революционеров, подливали масла в огонь…