Надя посоветовалась со свекровью.
- Что ты, доченька! Осрамить нас хочешь? Нас соседи засмеют. И не думай об этом, - заявила Ефросинья Петровна.
В тот же день за обедом она напустилась на сына:
- Уж не ты ли заставляешь Надю устраиваться на работу? Этого только нам недоставало.
- Что ты, мама! Я пытался отговорить ее… Надя сидела, потупив глаза. Иван Данилович косо посматривал то на сына, то на жену. Положил ложку, вытер салфеткой усы.
- А у тебя что, есть охота работать? - спросил он невестку.
- Я хочу поступить на завод. Я ведь техникум окончила, лаборанткой работала, - ответила Надя, ища у свекра поддержки.
- Ну что ж, хорошее дело надумала. Что толку дома сидеть. От безделья человек портится. В такие годы надо трудиться на производстве, - сказал Иван Данилович.
- Соседи нас засмеют, что невестка не успела приехать к нам, а мы ее на работу погнали, - заявила Ефросинья Петровна.
- Пусть дураки смеются, для них законы не писаны, - отрезал Иван Данилович. - Это дело ее доброй воли. Ежели хочет работать, пускай работает. Одобряю! А нет - пущай дома сидит. Стряпухой будет. Так-то.
- Или у нас есть нечего? Или мы попрекаем? - начала было Ефросинья Петровна.
- Не в этом дело, мать. Надежда - техник. Ее место на заводе, а не у плиты. Ежели бы меня сейчас оторвали от производства, от людей, я сразу бы завял. Вот в чем соль. - Для большей убедительности Иван Данилович поднял указательный палец.
С чувством благодарности Надя посмотрела на свекра. Он понял ее. Перевела взгляд на Василия. Он нервно постукивал вилкой по скатерти. Наде стало жаль его.
Василий раньше не подозревал, что у Нади за кротостью ее характера скрывается настойчивость. Ему ничего не оставалось, как примириться с тем, что Надя устроилась на работу. Первые дни он опасался, что она, устав на работе, не будет уже той ласковой и внимательной, какой была все время. Но опасения его были напрасными. Надя стала более веселая, подвиж- ная, будто ожила. С работы она приходила довольная, с увлечением рассказывала домочадцам заводские новости, о своей работе, о новых подругах. Работа на заводе давала ей за
день столько впечатлений, что она и дома жила ими.
С работы приходили вместе. Василий снимал пиджак, ложился на диван, и в ожидании обеда читал газету. Надя облачалась в домашний халатик, принималась помогать свекрови.
Однажды в начале зимы солнечным днем Василий и, Надя отправились на лыжах в сосновый бор. Светило неяркое солнце, в его лучах запушенные снегом сосны сверкали хрусталем. В лесу было тихо и торжественно. От мороза и быстрого бега у Нади раскраснелось лицо. В бежевом свитере и красной трикотажной шапочке она под солнцем вся светилась здоровьем и счастливой молодостью. Василий вспомнил подмосковный лес, прогулку на лыжах. Вот такая же она была тогда - веселая, красивая.
- Надя, помнишь наши прогулки в Москве? - спросил Василий, идя рядом с нею.
- Нас было трое. Ты читал нам стихи, - ответила Надя, повернув к нему улыбающееся лицо.
Василию захотелось сейчас повторить московскую прогулку. Он начал читать стихи, которые тогда писал для Нади. Так же, как в подмосковном лесу, они остановились под елью, покрытой снегом. Надя с улыбкой смотрела на него. Вдруг она уронила в снег палку, покачнулась, приложила руку в синей варежке к глазам.
- Ой! - отчаянно вскрикнула она.
Василий успел подхватить ее, испуганно прижал к груди.
- Что с тобой, Наденька?
Она с трудом держалась на ногах.
- Надя, милая, тебе плохо?
Она молчала, губы ее были сжаты, глаза закрыты, веки слегка вздрагивали. На лбу выступили капельки пота.
- Наденька?! Что же ты молчишь?
Она открыла глаза, обхватила руками его шею, припала щекой к его щеке. На ее губах мелькнула чуть уловимая улыбка, в глазах светилось что-то гордое, радостное.
- Кажется, я… У нас будет ребенок.
В порыве радости он начал целовать ее холодные губы, щеки, глаза.
- Наденька, это очень хорошо! - растроганно проговорил Василий. После того, как Василий женился на любимой девушке, начал на заводе самостоятельную трудовую жизнь - все ему виделось в розовом свете. Люди, окружавшие его, казались ему хорошими, готовыми в любую минуту подать руку помощи. Мир для Василия был полон очарования. Временами ему казалось противоестественным то, что человек может быть всем доволен
- Теперь тебе придется оставить работу на заводе. Время подумать о нашем будущем ребенке, - не раз говорил он Наде.
- Не волнуйся, Вася. Все будет хорошо, - отвечала Надя. - У нас прибавится семья, а это вызовет новые расходы. И тете Варе помогать надо.
- Варваре Петровне от каждой получки я буду высылать деньги.
- Ты не так уж много зарабатываешь.
- Я буду искать дополнительную работу. Может быть, начну писать в газету.
- Тебе и без этого хватает работы. А мне не тяжело. Понимаешь, я люблю свое дело. Если ты уважаешь меня, не требуй, чтобы я ушла с завода.
Надя так ласково смотрела ему в глаза, что Василий не стал настаивать. Матери он строго-настрого приказал, чтобы она, боже упаси, не разрешала Наде поднимать тяжести, носить воду, мыть полы.
- И, сынок, будто я не знаю, что женщине надо в этих случаях, - ответила мать
Вечером часто приходил Николай с чертежами. Они с Василием усаживались в горенке за стол. Чертили, высчитывали, рылись в справочниках, спорили. Иногда засиживались до утра. Им никто не мешал работать над изобретением универсального токарного станка, который они задумали еще в Москве.
Надя тут же сидела за шитьем детских распашонок, капоров, простынок. Она смотрела на увлеченных чертежами товарищей и радовалась их дружбе. Когда они уставали в бесплодных поисках какого-то сложного конструкторского решения, Надя старалась отвлечь их от работы, дать им передохнуть, показывала свое шитье. Товарищи охотно оставляли свои чертежи и принимали в ее рукоделии самое горячее участие.
В доме Тороповых все заботливо готовились к появлению нового члена семьи. В одну зарплату Василий купил детскую кроватку, во второю - коляску.
Как- то Василий пришел с работы домой и не застал Надю: ее увезли в роддом. Не став обедать, он побежал узнать, как она себя чувствует. В палату его не пустили, и ему пришлось написать Наде записку. Утром, идя на работу, он делал большой крюк, чтобы узнать о здоровье Нади, передать ей цветы и гостинцы. С работы он обязательно забегал в роддом, потом уже шел домой. С завода два-три раза на день звонил дежурной сестре.
И однажды в телефонной трубке женский голос сказал ему, что его жена родила сына и чувствует себя превосходно. Василий отпросился у ведущего конструктора и побежал в роддом, толкая по дороге встречных прохожих.
Появление в доме нового члена семьи чувствовалось во всем. Все стало выглядеть в новом свете. Иван Данилович начал смотреть на сына, как на взрослого человека. В депо он встречному и поперечному с гордостью сообщал, что у него в доме появился внук. Домой Иван Данилович теперь шел не как обычно - не спеша, вразвалку, а торопливо, озабоченно. Ведь дома в детской кроватке, посапывая, лежит внук. Войдет в дом, чинно повесит фуражку и первым делом в горенку, нагнется над кроваткой, почмокает губами, сощурит в улыбке глаза.
- Ну, как, брат, - живем? Ну живи, живи. Места у нас хватит всем.
Но больше всего ликовала Ефросинья Петровна. Не доверяя неопытной невестке, она сама купала внука, стирала его пеленки, пеленала.
Все в доме были по-своему счастливы. Ребенок еще прочнее сплотил семью.
Чем больше Василий Торопов чувствовал полноту семейного счастья, тем острее Николай Горбачев ощущал неустроенность своей личной жизни. В этом была какая-то обратная зависимость. Одному сопутствовала удача, другого она обходила стороной.