- Ну что ж, кто не ошибается? Но я не думаю взваливать на себя чужую вину, - подчеркнул Пышкин.
- У тебя есть на кого взвалить вину, а вот мне за все отвечай, - промолвил Ломакин, поглаживая лысину. - Главк навязал нам некачественную модель станка, директор принял его к производству, а секретарю парткома отвечай. Видите ли, у директора уйма оправдательных документов…
- Ты уже в панику бросаешься. А что, крепко нам всыплют за это? - спросил Пышкин.
- По голове не погладят.
- Когда думаешь слушать на парткоме?
- Райком или горком будет нас слушать.
- Пусть слушают. Насчет станка я не боюсь, у меня документы в порядке.
Ломакин укоризненно посмотрел на директора.
- Дело не в оправдательных бумагах. Наша вина в том, что мы допустили в производство заведомо порочный станок, государству причинили большой материальный ущерб. А хорошую модель станка своевременно не поддержали. Вот в чем наша ошибка, - подчеркнул Ломакин.
- При чем же мы с тобой, дорогой, если с нашим мнением в Москве не считаются? Я поддерживал…
- Поддерживал, - усмехнулся Ломакин. - А потом уволил Горбачева.
- Но я не имел права держать его на заштатной должности. И вообще все вы из Горбачева делаете великомученика. Помнишь, я показывал тебе материалы о нем? В нашей среде есть люди, которые любят посеять склоки, вызвать искусственные трения между руководящими работниками, очернить их. Эти люди используют критику в своих целях. Не кажется ли тебе, Павел Захарович, что Горбачев как раз из таких людей?
- Нет, не кажется, Геннадий Трофимович, - ответил Ломакин. - Если Горбачев иногда критикует руководящих товарищей, это еще не говорит о том, что он дискредитирует наши руководящие органы. А У тебя, Геннадий Трофимович, другая крайность, не обижайся только за прямоту…
- Какая?
- Делать неукоснительно все то, что тебе предписывают сверху. Так у нас родился инвалид УТС-258.
Пышкин пожал плечами.
- Ну, знаешь ли… Человек я подчиненный. Ссориться с начальством - только беды себе наживать,- прорвалось у Пышкина.
- Дело не в ссоре, а в принципиальности. Иногда надо и с начальством ссориться, если видишь, что оно неправо. Жить со всеми в мире - больше беды наживешь.
- Может быть, ты и прав. Я к тебе зашел посоветоваться насчет Горбачева. Что с ним будем делать? - спросил Пышкин.
- С Горбачевым ты поступил плохо. Меня другое интересует: заявление Пастухова о переводе на другую работу.
- Пусть уходит. Мне не нужен такой главный инженер. Ни рыба ни мясо. - Пышкин презрительно скривил губы и махнул рукой.
- А не подумал ты, Геннадий Трофимович, что сам сделал его таким, обломал ему крылья? - Ломакин сурово посмотрел в глаза директора.
- Я ему крылья обломал? - Пышкин рассмеялся. - Ну, знаешь, дорогой, ужу не обломаешь крылья, потому что у него их нет с рождения.
Лицо Ломакина становилось все более мрачным.
- Мы Пастухова знали другим. Он строил завод, дал первую продукцию. О нем все были другого мнения.
Заявление секретаря парторганизации Пышкин принял как пощечину.
- Почему же министерство сочло необходимым снять его с должности директора?
- Не знаю. Это дело прошлое. Плохо то, что ты с Пастуховым не мог сработаться. Дальше держать его на заводе, мне кажется, нецелесообразно.
- Я и министерству так заявил. - Пышкин помолчал. Лицо его было насупленным, он избегал смотреть Ломакину в глаза. - Та-ак, - протянул он. - Значит, собираетесь мне вменить в вину не только главковский станок и Горбачева, но еще и Пастухова. - Пышкин горько усмехнулся. Его беспокойные руки не находили себе места.
- Это, Геннадий Трофимович, наша общая вина, - сказал Ломакин, растягивая слова. - А вот то, что ты последнее время перестал считаться с мнением партийной и профсоюзной организаций - это совсем плохо.
- Та-ак! Еще одно преступление за Пышкиным. Он встал. - Вижу, что под меня давно подкапываются. Комиссии разные… Всех собак на меня вешают…
- Однако ты слишком болезненно воспринимаешь критику. Недостатков на заводе много, и на них нельзя закрывать глаза.
- Мне ясны твои позиции: на бюро райкома будешь гробить меня. Что ж, это дело твоей совести. Я не боюсь. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Пышкин повернулся и быстро вышел из комнаты. В приемной ожидал шофер.
- Машина готова, - сказал он.
- Вот что, дорогой, веди ее в гараж, а сам иди отдыхай. Я задержусь, - ответил Геннадий Трофимович и направился к себе в кабинет.
«Да, позиции Ломакина для меня ясны, - думал он, стоя в двери. - Что ж, посмотрим, чья возьмет».
Он заперся в кабинете и принялся писать тезисы своего выступления на бюро райкома. Нет, Пышкин не даст себя в обиду, он не Пастухов, ему не обломают крылья.
Перо скрипело и брызгало чернилами, нa бумагу ложились жаркие, как только что отлитые болванки, слова. На душе было тяжело и тревожно.
ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ
Получилось совсем не то, на что рассчитывал Пышкин. Готовясь «разговаривать» на бюро райкома, он был почти уверен, что и на этот раз все обойдется благополучно, ограничатся разговорами. У него слишком веские доказательства своей невиновности, чтобы с ним не посчитались в райкоме. Ну, а Ломакин там не полезет на рожон, это не в его интересах. Не настолько он глуп, чтобы рубить тот сук, на котором держится.
Неожиданно позвонили из обкома партии, предупредив, что завтра, в три часа дня, его будут слушать на бюро. Это спутало все карты Пышкина.
Единственно, на что сейчас рассчитывал Пышкин, - это на смягчение удара. Завод на двенадцать дней раньше срока выполнил годовой план. Внедрение производство рационализаторских предложений рабочих и инженеров дало заводу за год два с половиной миллиона рублей экономии. С этим тоже должны посчитаться. Кто же осмелится обвинить его, Пышкина, что он зажимал изобретателей и рационализаторов! Ну, а злополучный главковский станок пусть будет на совести работников главка и министерства.
И тем не менее ночь перед бюро Пышкин провел тревожно, одолевала бессонница, беспокоили всякие мысли. Утром он еще раз взвесил все обстоятельства, пришел к окончательному выводу, что опасаться нечего. Во всяком случае, снять с работы его нет оснований, ну, выговор могут влепить. Кто их не получал?
В обком Пышкин выехал пораньше, чтобы разведать, в каком направлении готовят удар, но заведующий промышленным отделом обкома был на заседании бюро, а от инструкторов он ничего не добился. Когда Пышкин быстрой, стремительной походкой вошел в комнату ожидания, там уже сидели Ломакин, Тараненко и секретарь горкома Кузьмин. Пышкин подчеркнуто дружелюбно поздоровался со всеми.
Когда дежурный пригласил станкостроителей в зал заседаний, у Пышкина тревожно заныло в груди.
Просторный светлый зал с тремя рядами столов. Вдоль стен мягкие стулья. За длинным столом сидели первый и второй секретари обкома.
Пышкин ожидал, что первый секретарь скажет сейчас:
- Ну, товарищ Пышкин, рассказывайте, что вы там натворили.
Он уже приготовил последнюю оперативную сводку о выполнении годового плана, аккуратные колонки цифр, которые весьма красноречиво говорили, что дела на заводе не так уж плохи, как считают Ломакин и Кузьмин. Дай бог каждому так работать.
- Докладывайте, товарищ Кузьмин, - сказал первый секретарь.
- Мы всесторонне изучили работу станкостроительного завода, - начал глуховато Кузьмин. Видно было, что он волновался.
Пышкин весь ушел в слух.
- С первого взгляда на станкостроительном заводе кажется все благополучно. Раньше срока выполнили годовой план, имеют большую экономию от внедрения в производство рационализаторских предложений…