Выполнив поставленную задачу и умело заметя следы, группа глубокой разведки (ГГР) отправилась восвояси. Утром громоподобным звонком из Москвы был поднят из тёплой постели командир полка и начался вселенский тарарам. Пичугина нашли дрожащим мелкой дрожью и с подозрительным запахом из штанов в солдатском сортире,
Мухамеддинова – в лесу, опять с кляпом во рту и привязанным к сосенке, рядового Иванчикова – окопавшимся в семи километрах от расположения части с зарядным ящиком. Все остальные безмятежно проспали случившиеся страсти-мордасти в казарме.
Меры воспоследовали незамедлительно. Полк был расформирован, командир на старости лет разжалован в младшие лейтенанты, Пичугин пошел под военный трибунал. Офицеров полка разбросали по разным частям за Кудыкину гору. Результаты операции совершенно засекретили, проявившего инициативу майора на всякий случай комиссовали, тем более, что его тесть так и не стал членом, а вскоре и вовсе был сослан Послом в Гватемалу.
Повезло лишь сержанту Мухамеддинову, который за неразглашение военной тайны получил знак отличника боевой и политической подготовки, да рядовому Иванчикову, который, как было выявлено в ходе служебного расследования, в данных условиях поступил в строгом соответствии со штатным расписанием на начало боевых действий.
Последнего наградили недельным отпуском на родину, отправив поездом дальнего следования в противоположную от его села на Брянщине сторону.
И всем было строго предписано держать рот на крепком запоре.
Сейчас я часто начинаю разговор с фразы "А вот в моё время…".
Хочу уточнить, что моё время – это вторая половина прошлого века. В этот полтинник и вместилась вся моя сознательная жизнь. Не скажу, что ныне нахожусь в состоянии бессознательности, но пенсионный период – это лишь этап подведения итогов пройденного пути, приведения в порядок жизненного опыта в багаже памяти, короче, подготовки к Страшному суду.
Вот основные вехи этого пути: студенчество, минвнешторг с загранкомандировками. А это были Вьетнам, Таиланд и пик карьеры в этом ведомстве – Торгпред СССР в Камбодже. До Камбоджи, которая при мне звалась Кампучией (в просторечье – Кампучка), было около десяти лет службы в правительственном аппарате Совмина СССР. Будучи кремлёвским чиновником, прошёл вечернее обучение в Академии внешней торговли и закончил аспирантуру своего родного Института восточных языков, а до того – ещё и трёхмесячную Академию марксизма-ленинизма, в студенческом быту известную как академия глупости и маразма.
После Кампучки (время "перестройки", т. е. развала привычных вещей) я – председатель внешнеэкономического кооператива "Инфорком" при Институте США и Канады (была такая смешная форма перехода к предприятиям капиталистического типа). Там, поднакопив деньжат на использовании могучего мозгового потенциала сотрудников Института и продаже компонентов компьютеров для отвёрточной сборки, мы распались на несколько совместных компаний, мало-мальски напоминающих теперешние нормальные фирмы.
Кстати, упомянутые компоненты были у нас скуплены на корню кооперативом другого НИИ, а мы, получив умопомрачительную прибыль, тут же попали под неусыпное око ОБХСС (отдел по борьбе с расхитителями социалистической собственности) и привычно готовились сушить сухари. К счастью, оказалось, что наши партнёры по сделке перепродали товар по пятикратной цене, и нас за скромность и остатки социалистической сознательности оставили в покое, переключив гнев за необоснованную прибыль на этих "спекулянтов".
Работая в "Инфоркоме", побывал я в командировке в Лондоне,
Женеве, Кёльне и Париже, в основном для заключения договоров о создании совместных предприятий. Пожалел, собираясь во Францию, что к этому времени моя бабушка уже почила в бозе, а то бы здорово обрадовалась. Это она обучила меня французскому разговорному ещё в детстве и предрекла, что побываю я когда-нибудь в Париже. Пригласил меня туда породистый красавец под два метра, француз из русской семьи белоэмигрантов, Жорж Иванов.
Произносил он свою фамилию с ударением на "а", чтобы подчеркнуть дворянское происхождение. До этого он побывал уже в Москве и у меня дома в гостях, где мы под водочку хором распевали с ним хором
"старинные" русские песни типа "Когда нас в бой пошлёт товарищ
Сталин и первый маршал (Ворошилов) в бой нас поведёт". В первый же вечер приезда в Париж повёл он меня в кафе "Распутин", где представил одиноко попивавшему за столиком в углу ту же водочку князю Голицыну.
Мы перетащили его за свой столик, и пошла чисто русская задушевная беседа, в ходе которой я посетовал на то, что высшая российская аристократия "профукала" Русь. Князь, не знакомый со словами-модернизмами, тут же заменил это слово на знакомое ему
"просрали", во искупление чего нами был поднят очередной тост. Чтобы показать, что и мои родичи не лаптем щи хлебали, помянул я своего прадедушку графа Котляревского.
И тут князь вспомнил, что и зампредседателя парижского Общества русскоязычных французов тоже Котляревский и тоже граф, а стало быть мой родственник. Мы, так сказать, не отходя от кассы, пошли в директорский кабинет, и Голицын стал названивать по разным телефонам в поисках своего друга Котляревского и таки нашёл его отдыхающим на
Лазурном берегу.
Граф, оказавшийся чуть постарше меня, сказал, что в родственниках не разбирается, а вот его девяностолетняя бабушка знает всё генеалогическое древо Котляревских, и что по возвращению в Париж он проконсультируется у неё и перезвонит мне в Москву. Телефончик-то взял, а вот позвонить так и не соизволил, а может, и не удосужился, да и понятно – на фиг ему какой-то дальний бедный родственник из
Москвы? А жаль.
Возвращаясь к делам "Инфоркома", скажу, что крупный куш мы сорвали с японцев за обзоры захиревших товарных рынков нашего дохлого народного хозяйства и ряд других аналитических документов.
Провернули и ещё одну трансакцию, характерную для того времени.
Минвнешторг ГДР только-только получил крупную партию наших "Волг", а тут замаячило объединение Германии. Восточные немцы с криком "На фига теперь козе баян?!" поспешили от них отделаться. А у одного нашего крупного предприятия лежала на счету крупная сумма в гэдээровских марках, попахивавших горелым. Вот мы их и отдали
"нашим" немцам, получив назад кучу (т. е. около ста) "Волг", одиннадцать из которых стали нашим гешефтом.
Все участники сделки буквально плавали в чувстве глубокого удовлетворения, а члены нашего кооператива числом, как вы понимаете, одиннадцать, получили вожделенное средство передвижения. Но, как поётся в песне, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал – на меня был совёршён мощный наезд со стороны грузинской мафии в лице колоритного Автандила, представившегося вором в законе. Я понял, что надо разбегаться, и пока морочил Автандилу голову, мы быстренько зарегистрировали несколько компаний под членов кооператива, по-братски разделили между ними денежки и были таковы.
Я, уняв дрожь в коленях, возглавил совместное советско-американское предприятие "Амскорт", присосавшись к ВДНХ
(Выставка достижений народного хозяйства – так она тогда ещё называлась) и получив целый этаж и половину экспозиционных площадей
Павильона N 4 товаров широкого потребления в своё распоряжение.
Партнёром с американской стороны выступил младший и, как оказалось, непутёвый, из трёх братьев, владевших Фондом Франклина, ворочавшим миллиардами долларов монструозным, на наш взгляд, империалистическим спрутом. Теперь-то и у нас таких компаний, называемых ПИФами (паевой инвестиционный фонд) пруд пруди.
Американский партнёр был заносчивым снобом, смотрел на нас как на детей малых, пытался диктовать свою волю и в мелочах, подчёркивая исключительность американской нации, а потому её права первой брачной ночи в приобщении других наций к демократическому обустройству. Чего стоили хотя бы тезисы доклада, посланного нам по факсу для Генсека Горбачёва с указанием передать тому лично в руки для выступления перед международной общественностью. Возможности у нас такие, если правду сказать, были – в правлении состоял племянник