Стали ожидать Добрыню из чиста поля по три года,
А еще по три года, еще по три дня,
Сполнилось времени целы три года,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
Стали ожидать Добрыню по другое три.
Тут день за днем, да будто дождь дождит,
А неделя за неделей, как трава растет,
Год за годом, да как река бежит.
Прошло тому времени другое три,
Да как сполнилось времени да целых шесть годов,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
Как во тую пору, да во то время,
Приезжал Алеша из чиста поля,
Привозил им весточку нерадостну,
Что нет жива Добрынюшки Никитича,
Он убит лежит да на чистом поле:
Буйна голова да испроломана,
Могучи плеча да испростреляны,
Головой лежит да в част ракитов куст.
Как тогда-то государыня родна матушка
Слезила-то свои да очи ясные,
Скорбила-то свое да лицо белое
По своему рожоноем по дитятке,
А по молодом Добрыне по Никитичу.
Тут стал солнышко Владимир похаживать,
Да Настасью Никуличну посватывать,
Посватывать да подговаривать:
«Что тебе жить да молодой вдовой,
А й моло́дый век да свой коротати,
Ты поди замуж хоть за князя, хоть за боярина,
Хоть за русского могучего богатыря,
Хоть за смелого Алешу за Поповича».
Говорит Настасья дочь Никулична:
«Ах ты, солнышко Владимир стольнокиевский!
Я исполнила заповедь-ту мужнюю, —
Я ждала Добрыню целых шесть годов,
Я исполню заповедь да свою женскую:
Я прожду Добрынюшку друго́ шесть лет.
Как исполнится времени двенадцать лет,
Да успею я втепоры замуж пойти».
Опять день за днем, да будто дождь дождит,
А неделя за неделей, как трава растет,
Год за годом, да как река бежит,
А прошло тому времени двенадцать лет,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
Стал солнышко Владимир тут похаживать,
Он Настасью Никуличну посватывать,
Посватывать да подговаривать:
«Ты эй, молода Настасья дочь Никулична!
Как тебе жить да молодой вдовой,
А молодой век да свой коро́тати.
Ты поди замуж хоть за князя, хоть за боярина,
Хоть за русского могучего бога́тыря,
А хоть за смелого Алешу да Поповича».
Не пошла замуж не за князя, не за боярина,
Не за русского могучего богатыря,
А пошла замуж за смелого Алешу за Поповича.
Пир идет у них по третий день,
А сегодни им идти да ко божье́й церкви,
Принимать с Алешей по злату венцу.
В тую ль было пору, а в то время,
А Добрыня-то случился у Царя-града,
У Добрыни конь да подтыкается.
Говорил Добрыня сын Никитинич:
«Ах ты, волчья сыть да ты медвежья шерсть!
Ты чего сегодня подтыкаешься?»
Испровещится как ему добрый конь,
Ему голосом да человеческим:
«Ах ты эй, хозяин мой любимыи!
Над собой невзгодушки не ведаешь:
А твоя Настасья Королевична,
Королевична она замуж пошла
За смелого Алешу за Поповича.
Как пир идет у них по третий день,
Сегодня им идти да ко божье́й церкви,
Принимать с Алешей по злату́ венцу».
Тут молодой Добрыня сын Никитинич,
Он бьет Бурка промежу́ уши,
Промежу́ уши да промежу́ ноги, —
Стал его Бурушка поскакивать,
С горы на́ гору да с холма на́ холму,
Он реки и озера перескакивал,
Где широкие роздолья — между ног пущал.
Будет во граде во Киеве.
Как не ясный сокол в перелет летел,
Добрый молодец да в перегон гонит,
Не воротми ехал он — чере́з стену,
Через тую стену городовую,
Мимо тую башню наугольную,
Ко тому придворью ко вдовиному.
Он на двор заехал безобсылочно,
А в палаты идет да бездокладочно,
Он не спрашивал у ворот приворотников,
У дверей не спрашивал придверников;
Всех он взашей прочь отталкивал,
Смело проходил в палаты во вдовиные,
Крест кладет да по-писаному,
Он поклон ведет да по-ученому,
На все три, четыре да на стороны,
А честной вдове Офимье Олександровне в особину:
«Здравствуешь, честна вдова, Офимья Олександровна!»
Как вслед идут придверники да приворотники,
Вслед идут, все жалобу творят,
Сами говорят да таково слово:
«Ах ты эй, Офимья Олександровна!
Как этот-то удалый добрый молодец
Он наехал с поля да скоры́м гонцом,
Да на двор заехал безобсылочно,
В палаты-то идет да бездокладочно,
Нас не спрашивал у ворот да приворотников,
У дверей не спрашивал придверников,
Да всех взашей прочь отталкивал,
Смело проходил в палаты во вдовиные».
Говорит Офимья Олександровна:
«Ты эй, удалый добрый молодец!
Ты зачем же ехал на сиротский двор да безобсылочно,
А в палаты ты идешь да бездокладочно,
Ты не спрашивашь у ворот да приворотников,
У дверей не спрашивашь придверников,
Всех ты взашей прочь отталкивашь?
Кабы было живо мое чадо милое,
Молодой Добрыня сын Никитинич,
Отрубил бы он тебе да буйну голову
За твои поступки неумильные».
Говорил удалый добрый молодец:
«Я вчера с Добрыней поразъехался,
А Добрыня поехал ко Царю-граду,
Я поехал да ко Киеву».
Говорит честна вдова Офимья Олександровна:
«Во тую ли было пору во перво́ шесть лет
Приезжал Алеша из чиста́ поля,
Привозил нам весточку нерадостну,
Что нет жива Добрынюшки Никитича,
Он убит лежит во чистом поле:
Буйна голова его испроломана,
Могучи плечи да испростреляны,
Головой лежит да в част ракитов куст.
Я жалешенько тогда по нем плакала,
Я слезила-то свои да очи ясные,
Я скорбила-то свое да лицо белое
По своем рожоноем по дитятке,
Я по молодом Добрыне по Никитичу».
Говорил удалый добрый молодец:
«Что наказывал мне братец-от названыя,
Молодой Добрыня сын Никитинич,
Спросить про его про любиму семью,
А про молоду Настасью про Никуличну».
Говорит Офимья Олександровна:
«А Добрыня любима семья замуж пошла
За смелого Алешу за Поповича.
Пир идет у них по третий день,
А сегодня им идти да ко божьей церкви,
Принимать с Алешкой по злату венцу».
Говорил удалый добрый молодец:
«А наказывал мне братец названыи,
Молодой Добрыня сын Никитинич:
«Если слу́чит бог быть на́ пору тебе во Киеве,
То возьми мое платье скоморошеско,
Да возьми мои гуселышка яро́вчаты
В новой горенке да все на стопочке».
Как бежала тут Офимья Олександровна,
Подавала ему платье скоморошеско,
Да гуселышка ему яровчаты.