Ай да садился Кудреван да на ременчат стул
Да писал-то ярлыки да скорописчаты.
Еще строго ведь он да написывал,
Построжае он того да запечатывал,
Он печатал-набивал да красным золотом.
Еще просит у Владимира да красён Киев-град:
«Ты добром нам дашь, дак мы добром возьмем,
Без бою ведь, без драки да всё без се́ченья,
Без того же кроволитьица великого;
Ты добром нам не дашь, мы за боём возьмем.
Уж мы силой возьмем да богатырскою
Да уж страстью возьмем да татарскою».
Говорил Кудреван да таково слово:
«Уж вы ой еси, пановья мои улановья!
Еще все мои мурзы-татаровья!
Еще кто из вас съездит да в красен Киев-град
Да свезет ярлыки да скорописчаты?
Еще съездил бы во город да не дорожкою,
Да заехал бы во город да не воротами,
Да заехал бы через стену да городо́вую,
Мимо круглыя башни да науго́льныя?»
Еще большой-то хоронится за среднего,
Еще средний-то хоронится за меньшего,
Да от меньшего Кудреванищу ответу нет.
Говорил-то Кудреван да во второй након:
«Уж вы ой еси, пановья мои улановья!
Еще все мои мурзы, все татаровья!
Еще кто из вас съездил бы в красен Киев-град
Да свез бы ярлыки да скорописчаты
Ко тому же ко князю да ко Владимиру?
Еще съездил бы во город да не дорожкою
Да заехал бы во город да не воротами,
Через ту же стену да городовую,
Мимо круглыя башни да наугольныя?»
Еще большой-то хоронится за среднего,
Еще средний-то хоронится за меньшего,
Да от меньшего Кудревану ответу нет.
Говорил Кудреванко во трете́й након:
«Уж вы ой еси, пановья мои ула́новья!
Еще все вы мурзы, все тата́ровья!
Еще кто бы из вас съездил в красен Киев-град?
Еще съездил бы во город да не дорожкою
Да заехал бы во город да не воротами,
Через ту через стену да городовую,
Мимо круглыя башни да наугольныя?»
Ай выставал-то Панище да маломощноё,
Еще брал ярлыки да скорописчаты;
Он уздал, седлал да коня доброго
Он накладывал уздицу все тесмяную,
Он накладывал седелышко черкальскоё,
Он застегивал двенадцать тугих подпругов,
Как тринадцату тянул через хребетну степь
Да не ради басы, да ради крепости, —
Не оставил бы добрый конь да во чистом поле,
Да не заставил бы ходить да в поле пешего.
Только видели его, как коня седлал,
Ай коня седлал да в стремена ступал, —
Только видят: в чистом поле курева стоит,
Курева стоит да дым столбом валит.
Не поехал ведь он полем да не дорогою,
Да заехал он во город да не воротами:
Конь скакал через стену да городовую,
Мимо круглыя башни да наугольныя.
Становил он коня да у красна́ крыльца,
Не приказана поставил да не привязана,
Не разуздана оставил да не расседлана.
Сам-то он пошел да на красно крыльцо,
Со красного-то крыльца да на новы́ сени.
У ворот он не спрашивал приворотников
Да у дверей-то не спрашивал придверников.
Отпирал он двери да со крюков на́ пяту,
Запирал он двери да крепко-накрепко:
Во дверях-то ободверинки смитусились,
Еще печеньки-муравленки посыпались.
Вынимал он ярлыки скорописчаты,
Клал ярлыки на белоду́бов стол,
Еще сам говорил да таково слово:
«Уж ты ой еси, Владимир стольнокиевский!
Ты бери-ко ярлыки да распечатывай,
Распечатывай ты и сам просматривай».
Владимир-князь распечатывал да просматривал,
Он читал ярлык да слезно всплакивал, —
Еще строго ярлыки написаны,
Построжей того были запечатаны;
Еще просит Кудреван да красен Киев-град
Без бою ведь, без драки, все без се́ченья,
Без того же кроволитьица великого:
«Ты добром нам дашь, дак мы добром возьмем,
Ты добром не отдашь, да за боём возьмем.
Еще божьи-те церкви мы под дым спустим,
Еще золото и се́ребро повыграбим,
Красных девушек выгоним толпицами,
Молодых-то молодиц да табуницами,
Еще князю я Владимиру голову срублю,
А княгинюшку Опраксию за себя возьму».
Брал Владимир мису все серебряну,
Насыпал он ведь мису да красна золота.
Да просил он сроку все на круглый год,
Ведь он дары-те берет да челом не бьет,
Да челом-то не бьет да головы не гнет,
Не дават ему сроку все на круглый год.
Да просил его сроку все на полгода.
Не дает ему Панище и на полгода
Да во городе во Киеве покаяться
Да на ратное дело принаправиться.
Насыпал ему втору мису чиста серебра:
«Ты возьми-ко-ся, Панище маломощное!»
Он дары-те берет да все челом не бьет.
Да просил Владимир сроку на три месяца.
Еще дал ему сроку на один месяц.
Отправлялся Панище да в обратный путь.