А и туто татары догадалися,
Они к Кунгуру-царю пометалися:
«Гой еси ты, Кунгур царь,
Кунгур царь Самородович!
Как нам будет детину ловить,
Силы мало осталося у нас?»
А и Кунгур царь Самородович
Научал тех ли татар поганыих
Копати ровы глубокие:
«Заплетайте вы туры высокие,
А ставьте поторочины дубовые,
Колотите вы надолбы железные».
А и тут татары поганые
И копали они ровы глубокие,
Заплетали туры высокие,
Ставили поторочины дубовые,
Колотили надолбы железные.
А поутру рано-ранешенько,
На светлой заре, рано-утренней,
На всходе красного солнышка,
Выезжал удалый добрый молодец,
Младой Костентинушка Саулович.
А и бегает, скачет с одной стороны
И завернется на другу сторону,
Усмотрел их татарские вымыслы,
Тамо татара просто стоят;
И которых вислоухих — всех прибил,
И которых висячих — всех оборвал.
И приехал к шатру, к Кунгуру-царю,
Разбил его в крохи мелкие,
А достальных татар домой отпустил.
И поехал Костентинушка ко городу Угличу;
Он бегает, скачет по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Спрашивал себе супротивника,
Сильна могуча богатыря,
С кем побиться, подраться и порататься.
А углицки мужики были лукавые,
Город Углич крепко заперли,
И взбегли на стену белокаменну,
Сами они его обманывают:
«Гой еси, удалый добрый молодец!
Поезжай ты под стену белокаменну,
А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,
Мы тебя поставим царем в Орду, королем в Литву».
У Костентинушка умок молодешенек,
Молодешенек умок, зеленешенек,
И сдавался на их слова прелестные,
Подъезжал под стену белокаменну.
Они крюки, багры заметывали,
Подымали его на стену высокую,
Со его добрым конем.
Мало время замешкавши,
И связали ему руки белые
В крепки чембуры шелковые;
А сковали ему ноги резвые
В те ли железа немецкие;
Взяли у него добра коня;
И взяли палицу медную,
А и тяжку литу в триста пуд;
Сняли с него платье царское цветное
И надевали на него платье опальное,
Будто тюремное;
Повели его в погребы глубокие,
Место темной темницы.
Только его посадили молодца,
Запирали дверями железными
И засыпали хрящем-песками мелкими.
Тут десятники засовалися,
Бегают они по Угличу,
Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,
Которые под царя бы пригодилися.
И проехал тут он, царь Саул,
Во свое царство в Алыберское.
Царица его, царя, встретила,
А и молода Елена Александровна.
За первым поклоном царь поздравствовал:
«Здравствуй ты, царица Азвяковна,
А и ты, молода Елена Александровна!
Ты осталася черевоста,
Что после меня тебе бог дал?»
Втапоры царица заплакала,
Сквозь слезы едва слово выговорила:
«Гой еси, царь Саул Леванидович!
Вскоре после тебя бог сына дал,
Поп приходил со молитвою,
Имя давал Костентинушком».
Царь Саул Леванидович
Много царицу не спрашивает,
А и только он слово выговорил:
«Конюхи вы мои, приспешники!
Седлайте скоро мне добра коня,
Который жеребец стоит тридцать лет».
Скоро тут конюхи металися,
Оседлали ему того добра коня;
И берет он, царь, свою збрую богатырскую,
Берет он сабельку вострую и копье мурзамецкое.
Поехал он скоро ко городу Угличу.
А те же мужики-угличи, извозчики,
С ним ехавши, рассказывают,
Какого молодца посадили в погребы глубокие,
И сказывают, каковы коня приметы,
И каков был молодец сам.
Втапоры царь Саул догадается,
Сам говорил таково слово:
«Глупы вы, мужики, неразумные!
Не спросили удала добра молодца
Его дядины, отчины,
Что он прежде того
Немало у Кунгура-царя силы порубил,
Можно за то вам его благодарити и пожаловати;
А вы его назвали вором-разбойником,
И оборвали с него платье цветное,
И посадили в погреба глубокие,
Место темной темницы».
И мало время поизойдучи,
Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,
Просил у мужиков-угличей,
Чтобы выдали такого удала добра молодца,
Который сидит в погребах глубокиих.
А и тут мужики-угличи
С ним, со царем, заздорили,
Не пущают его во Углич-град,
И не сказывают про того удала добра молодца:
Что-де у нас нет такого и не бывало.