— Я запорожец в душе! Отчасти ты прав: командовать летучею командою легко, но не малина.
— Боже…
Перед офицерами собрался отряд охотников. Рваные черкески, высокие папахи — такие, что верхушка свешивалась набок — и кавказское оружие, блестевшее на солнце дорогой отделкой.
— Как тебе мои башибузуки?
— Это ж голь кабацкая, если в расчет не принимать отсутствие длинных волос! Разный сброд…
— Не спеши с выводами. Я тоже тебя не сразу раскусил. Хотел сперва на дуэль вызвать, а выяснилось, что ты честная душа. Нет среди этих орлов случайных людей. Каждый, прежде чем в мой отряд попасть, проверен трудным делом. Возьми, к примеру, Васю. Знаешь, откуда он явился? Каким опасностям подвергался… Уже два Георгия за неполных два года…
В тоне Дорохова сквозила плохо скрываемая зависть. Его-то после сомнительного подвига на берегах Туапсе и производства в юнкера награды обходили стороной. Никак не выходило пробиться в офицеры. В Ахульго он не попал, за чеченскую разведку Граббе не наградил, а нынешние перспективы с генералом Галафеевым весьма туманны. Спасибо, хоть летучий отряд не распустил. Но кто знает, какие задачи возложит генерал-лейтенант на лихих налетов Дорохова?
— Руфин Иванович! — Вася вмешался в разговор приятелей.
— Пора? — командир понял беспокойство Девяткина.
— Да. Нужно поторопиться.
— Нужно — значит, нужно, — равнодушно согласился Руфин. Потом улыбнулся. — Давай, Вася, командуй! А мы с Мишей полюбуемся.
Вася отнекиваться не стал. Видел настроение Дорохова и несвойственную ему апатию. Особо не вдавался в причины.
«Баре! Что с них взять!» — только и подумал.
Потом быстренько все разрулил. Но при этом каждый свой шаг предварительно оговаривал с Дороховым, понимая, что не стоит уж так наглеть. Или того хуже — подставиться ненароком. Руфин — затейник известный.
«Ишь, ты, командуй! Знаем, знаем! Плавали! Я сейчас развернусь тут, а он меня мордой об стол при всех. Мол, не так сидишь, не так свистишь и рано тебе еще командовать!»
Может, и не было у Дорохова таких намерений, а только — береженого Бог бережет!
Вася поступил мудро. Руфину понравилось, что Девяткин место свое знал и его предложением воспользовался грамотно и с должным тактом. Дорохов даже повеселел. Перестал на время думать об офицерских погонах. По итогу через пять минут отряд был готов к выезду. Не весь. Вася настоятельно предложил оставить в лагере тех, кого хоть в десять черкесок наряди и десять папах напяль, а все равно рязанская или какая другая расейская морда будет поперед всего торчать! Так же отсеял тех, кто ни бельмеса в местных языках. Оставшимся велел намотать на папахи белые ленты, чтобы сойти за мюридов. Далее занялся содержимым мешков. Все лишнее с благосклонного кивка Руфина приказал оставить. С собой только провизии на сутки и патронов, как можно больше. Когда и это было исполнено, Вася неожиданно заставил всех попрыгать на месте. Уж очень его подмывало исполнить этот обычный и обязательный прием диверсантов из своего времени. Отряд так удивился, что безропотно, под смех Дорохова и Лермонтова, выполнил причуду Девяткина.
— А для чего прыгать? — Лермонтов не удержался.
Вася и тут поступил, как выдающийся дипломат. Сначала посмотрел на Дорохова с немым вопросом: мне отвечать, или сами изволите? Руфин милостиво махнул рукой.
— Чтобы ничего не гремело, коль с лошадей спрыгнем! — бодро доложил Вася. — Тишина — наш лучший друг в таких вылазках!
— Умно! — восхитился поэт.
— Готовы, Руфин Иванович! — отрапортовал Вася.
Руфин не отказал себе в удовольствии медленно проехать вдоль выстроившихся бойцов. Вася, воспользовавшись этим, ехал рядом, шептал на ухо.
— А с Михаилом Юрьевичем чего будем делать?
— С нами пойдет. А что не так?
— Так, ведь, видно сразу, что нашенский, да еще и офицер.
— Да уж. Не поспоришь. Безбородый, лицо бледное, щегольские усы.
— А я о чем?
— Зато языки знает! Миша!
— Да!
— Ты же языки местные, вроде, знаешь.
— Да! Учился с детьми шамхала Тарковского! — Лермонтов был рад, что соответствует условиям.
— Это хорошо! Видишь! — обратился уже к Девяткину.
— Тоже не спорю. И все равно — нельзя ему с нами в таком виде.
— Ладно, не томи! Вижу же, что придумал что-то. Говори!
— Только ему это вы предложите. Я — никак!
— Ну-кась, ну-кась! — Дорохов сразу оживился, предчувствуя некий фортель, к которым имел особое расположение и из-за которых часто сам горел синим пламенем, что, в общем-то, и привело к его нынешнему незавидному и мучающему положению.