30-го октября войска Граббе подошли к Валерику. В обстоятельной разведке необходимости не было. И так было понятно, что Ахверды-Магома попытается повторить бойню 11 июля. Но победителя Ахульго так просто не проведешь: перед лесом, где ожидались завалы, расставили орудия, а один батальон отправили в обход, чтобы зажать мюридов как в тисках.
Выстрел за выстрелом угощали орудия чугунными вспрысками лесную чащобу. С высоких деревьев сыпались мертвые чеченцы, засевшие в засаде. Обнаруженные завалы долбили ядрами. Рой щепок сметал их защитников не хуже картечи. В глубине леса стали вспыхивать дымки: обходная колонна вступила в бой, угрожая тылам Ахверды-Магомы. Он не выдержал и стал отводить своих людей.
— Вперед! — приказал Граббе.
Войска, сохраняя походный порядок, выдвинулись к переправе через Валерик. Беззаветная команда металась вдоль всей линии движения, следуя за своим командиром. Он желал оказаться непременно там, где жарче всего. То тут, то там вспыхивали перестрелки с задержавшимися в лесу горцами, но особой угрозы от них не ждали. Лермонтов нервничал. Бой явно разворачивался совсем по другому сценарию, чем июльский, и он, как командир личного отряда, никак не мог найти способа отличиться.
— Орудию! Орудию! — послышались крики из арьергарда. В самом хвосте колонны, защищавшей тыл, разгорелась оживленная перестрелка.
— Коль кабардинцы просят «орудию», дело плохо! — подсказал Вася.
— За мной! — повеселел Лермонтов и понесся к людям генерала Лабынцова.
Отряд застал редкий момент, когда отступавшие цепи оставили без прикрытия батарею молоденького артиллерийского офицера Кости Мамацева. Несмотря на свой юный, 22-летний возраст, он успел прилично повоевать — полных три года прослужил в Кавказской гренадерской артиллерийской бригаде. Присутствия духа не утратил даже тогда, когда увидел, что горцы, изрубив боковую цепь, бросились к пушкам. В этот же момент рядом, как из-под земли, вырос Лермонтов в своей красной канаусовой рубашке. Поручик сжимал рукоять Васиного горлореза. Его охотники встали по бокам и за спиной, спешившись с лошадей.
Их помощь не пригодилась. Мамацев подпустил чеченцев поближе и угостил их картечью почти в упор. Горцы прянули в стороны. Чугунные пули бороздили дорогу и собирали кровавую жатву. Пушкари так увлеклись боем, что, не баня орудия, отправляли снаряд за снарядом. Неприятель побежал, надеясь укрыться за высоким завалом.
— По коням! Атакуем! — закричал Лермонтов и бросился к своему белому коню.
Помчался на коне к завалу.
— Кто ж завалы так атакует⁈ — кричал ему в спину Вася. Ему была абсолютно ясна глупость атаки.
Верный привычке подчиняться, весь отряд последовал за командиром. Их встретил слаженный залп. Не жужжание, а мощный гул пронесся над головой. На счастье охотников горцы не рассчитали с прицелом. Или поторопились, опешив при виде несущейся на завал конницы.
— Обходим! Обходим с фланга! — не унимался Вася.
Лермонтов что-то бессвязно выкрикивал, махал бестолково шашкой.
Наконец, завал кончился и удалось его обойти. Горцы тут же побежали к своим лошадям. Охотники кинулись преследовать. Лишь малая часть успела ускользнуть, пользуясь быстротой и свежестью своих лошадей. Остальные были уничтожены.
Еле догнал Вася Лермонтова. Церемониться не стал. Поравнявшись, направил своего коня на лошадь поэта, стал оттеснять, заставляя уйти в сторону. Лермонтов не сопротивлялся, не удивился. Удивился, а скорее, ошалел Вася. Михаил Юрьевич хохотал как бешеный.
«Истерика, что ли? — размышлял Вася. — Или так нахлобучило? Будто таблеток наглотался. Видно же, что все ему нипочем!»
Сам уже успокоился. Оба были в безопасности, отдалившись на приличное расстояние от завала. И отряд тоже возвращался. Вася видел их лица. Злые, недовольные.
«Вот они костерят сейчас Михаила Юрьевича! Последними словами! Имеют право! Это же — чистая подстава! А ему — хоть бы хны! Смотри, как заливается! Никак не остановится!»
Лермонтов, действительно, продолжал хохотать. Не обращая внимания на быстрый бег лошади, сгибался пополам от смеха.
Вася остановил коней. Спрыгнул, держа поводья обеих лошадей. Лермонтов, наконец, успокоился. Соскочил на землю. Хоть и видел осуждающий взгляд Васи, не смутился.