Перед отправкой прибыл какой-то незнакомый мне генерал. Батальон построили покоем. Генерал, кутаясь в длинную шинель под пронзительным январским ветром, произнес напутственную речь. Среди прочего бла-бла-бла сказал:
— Бдительности не терять! Ружья держать под рукой! Балует хищник на Линии и на дорогу прорывается малыми партиями!
Завершил свое выступление так:
— Разжалованные есть?
Из строя вышло полтора десятка человек. Построились. Я вместе с остальными.
Генерал прошел вдоль ряда. Уставился на меня тяжелым взглядом.
— Декабрьский?
— Никак нет, Вашество! Я ноябрьский.
Генерал дернулся как от удара. Закрутил головой в поисках того, кто подскажет, что значит сия выходка. Бочком-бочком ретировался, не сказав ни слова.
Чего испугался? Я всего лишь пытался сказать, что не декабрист какой-то, помешавший выспаться господину Герцену, а разжалованный в солдаты по решению Военного суда в ноябре месяце. Если по советским законам из будущего, вполне себе нормальный зэк, осужденный не по расстрельным статьям 58−1б и 58−2, а всего лишь 58−10. Безобидный балабол, за метлой не следящий.
… Ассоциации с суровой довоенной Совдепией укрепились в ближайшие месяцы. А как им не укрепиться, коли с лопатой не расстаешься с раннего утра и до глубокой ночи, как в сталинских трудлагерях на стройках народного хозяйства? Так запаршивел, что попадись мне на глаза любые бани — хоть тифлисские, хоть по-черному из русской глубинки, — скомандовал бы батальону «В атаку!», позабыв, что уже не офицер. Каждый день пробивая для почтовых карет дорогу от чугунного моста через Терек до Владикавказа, забыв, что такое ночлег в тепле и двухразовый прием горячей пищи, вкусил сполна экзотики зимней походной жизни. Об этом кошмаре мечтали мои сослуживцы? С каждым днем смотрел на их затухающий энтузиазм и приходил к неутешительной мысли: бойтесь своих желаний… Вслух ее не озвучивал.
Ночевки на Военно-Грузинской дороге в феврале-марте — кошмар во плоти. С дровами был огромный затык. Кругом голые скалы. Ни кустика, ни деревца. Хорошо, если удастся раскопать из-подо льда какую арбу, попавшую под завал лет десять назад. Тогда — праздник. Можно и горячего поесть, и вещи просушить, и подремать, подставляя промороженные до костей части тела благодатному огню. Отдых в казарме при редуте Дарьял, в которую солдаты набивались как сельди в бочке, превратился в манну небесную. Иногда выпадало провести ночь прямо в снегу у дороги, в какой-нибудь теснине, зажатой скалами. Правильно сказал один путешественник: кто хоть раз видел Дарьяльское ущелье, тот его никогда не забудет.
Когда тропинки в ближайших горах немного освободились от снега и стали более-менее проходимыми, ротный не выдержал:
— Сделаем короткую вылазку на правый берег и заготовим себе дров.
Рота вооружилась топорами и, переправившись через Терек, начала подъем. Про ружья не забыли: местные осетины, покорившись лет десять назад, продолжали «шалить». Недаром у них родилась поговорка: что находим на большой дороге, то нам послано Богом.
— Бывали здесь, Константин Спиридонович? — спросил меня молоденький юнкер, которому был поручен мой взвод.
Он кивнул за спину, показывая на еще не взбесившийся Терек. Пройдет несколько месяцев, и во время наибольшего таяния снегов рев бушующей реки станет ужасным. Она скроется из глаз в водной пыли, и лишь неистовый грохот увлекаемых течением камней подскажет, где рвется на чеченское плоскогорье стремительный поток.
— Много раз проезжал, Ваше благородие! Видите развалины замка на одинокой мрачной скале?
— Трудно не заметить.
— По преданию, это башня царицы Тамары. По-другому — обитель Демона.
Я вздохнул.
«Томочка, как ты там? Все ль нормально? Ты носишь под сердцем моего ребенка, а я по воле мерзавца вынужден морозить свой зад в этом безлюдном краю!»
Добрались до редкого горного леса с перекрученными соснами. Застучали топоры. Заплясал огонь в костре из нарубленных сучьев. Зашипел снег в прихваченном котле в ожидании сухарной крошки, чтобы вышла солдатская каша, которую приправят кусочками сала. Люди повеселели.
Отряд потихоньку разбредался в разные стороны. Ружья держали под рукой. И не напрасно. Как горные духи, внезапно из-за ближайших скал выскочила маленькая партия горцев с белыми повязками на папахах. Мюриды! Они, не издав ни звука, набросились на пятерку солдат, оторвавшихся от роты и неосторожно подставившихся. Как и я! Я тоже был в этой группе.