Но пойми, подумай: так ли просто было Сокорутову разглядеть истину сквозь «факты», преподнесённые ему Пестряковым? Не просто. Но всё-таки он обязан — на то и секретарь! Как бы ни складывались обстоятельства. Чёрт их побери, эти обстоятельства!
Вблизи Сокорутов оказался много моложе, несмотря на залысины. Круглое и сонноватое лицо его не отражало никаких эмоций. Костюм на секретаре был совсем ещё новый, а рукава хозяин уже успел извозить по столу, залоснить. За разговором эти рукава то и дело отвлекали. Аласов даже разозлился на себя: привязалась чепуха, что тебе до этого!
Помня, как много нужно ему сказать, Аласов не стал затягивать «общую часть» про жизнь и здоровье. Важно было сказать о школе, обрисовать все сложности так, чтобы Сокорутов увидел картину как бы своими глазами.
Человеческая наша наивность! Ничего-то из своей обширной программы Аласов не осуществил. Дурацкое положение — чего бы он ни касался, Сокорутов тут же любезно останавливал его: «Это нам известно, товарищ Аласов. Об этом мы осведомлены». На круглом густобровом его лице ничего, кроме терпения, не отразилось в продолжение всего рассказа: «Да… да… Продолжайте, пожалуйста. Только не так подробно… Это ясно».
«Так, всё ясно», — сказал он с облегчением, когда Аласов исчерпал свои попытки «нарисовать картину». Если секретарю вопросы заранее известны, то, может, и ответы, готовы? Оказывается, были готовы не только ответы, но даже решения. Он, Сокорутов, уже успел обменяться мнениями с завроно товарищем Платоновым о положении дел в Арылахской школе, о той… э… некоторой шумихе, что там возникла… «Так что наше решение, о котором я сейчас скажу, следует понимать как согласованное».
«Решение?»
«Да, уважаемый Сергей Эргисович. Ясно, что вам, человеку в Арылахе новому, сработаться с руководством школы не удалось. Да, видимо, уже и не удастся. Очень жалко, конечно. Предполагалось при Арылахской школе образовать самостоятельную партийную организацию, и кандидатура Аласова на пост секретаря до сих пор казалась наиболее подходящей… Что делать. Трения, какие возникли, не на пользу школе, поэтому принято такое решение. Бордуолахская школа давно страдает без историка… Конечно, селение Бордуолах отдалённое, но, значит, тем более там нужны энергичные работники. Райком в этом случае весьма рассчитывает на опыт и партийную активность Сергея Эргисовича. Следует заметить, что назначение не без перспективы: бордуолахский директор который год рвётся на учёбу, так что с осени, вполне реально, товарищ Аласов сможет принять все ключи от школы…»
О ключах Сокорутов сказал уже весело, будучи убеждён, что перспектива стать директором для Аласова лучшее утешение.
«Значит, всё-таки заледенелой жердью, как обещал Пестряков?» — горько усмехнулся Аласов.
«Не надо, товарищ Аласов, переходить на личности. Будем говорить только о принципиальных вещах. «Заледенелой жердью», говорите? Не думаю, не думаю. Слабо вяжется с товарищем Пестряковым, каким я его знаю. Человек он на редкость интеллигентный».
Заметив усмешку Аласова, секретарь пристукнул ладонью по столу:
«Вам кажется, товарищ Аласов, что я говорю нечто смешное? Однако хочу, чтобы, выходя из райкома партии, вы уяснили себе твёрдо: Арылахскую школу, лучшую в районе, мы вам на погром не дадим! Вы явились сюда на готовое, приехали, извините, из дальних странствий, а мы эту школу, как деревце, растили. Вам смешно? Но для меня Арылах связан прежде всего с именами Пестрякова, Кубарова, Левина. Пока они там — за эту школу я спокоен. Ошибки и недостатки? Вполне допускаю. Больше того, всё, что было полезного в вашем рассказе, будет взято на заметку и проверено — за это не беспокойтесь. Хотя скажу уже сейчас: ничего особенного я не услыхал. Это типичные недостатки многих школ, и мы боремся с ними планомерно. Всё дело в том, под каким углом посмотреть на факт, под каким соусом и с какой приправой его подать. У педагогов Кылбанова и Сосина вы находите завышение отдельных оценок отдельным ученикам? Вполне возможно. У нас пока учителями работают живые люди, а не кибернетические машины».