«Послушай, Тим. А куда же Аласова?»
«Да в Бордуолах! — отозвался муж. — В Бордуолах, кормить комаров…»
Надежде представилось: Бордуллах, медвежий угол, один-одинёшенек стоит посреди пустой комнаты Аласов… (Почему пустой?) Он стоит, а за чёрным окном, в ночи, вот так же нескончаемо скулит собака.
«Ты сказал — любое моё желание… Так вот, слушай. Больше никогда, ни под каким предлогом, из нашей школы не отпускай ни одного учителя… Обещаешь мне?»
«Об-бещаю, — протянул муж, несколько озадаченный. — А если Нахов?»
«Нахова можно. А больше — ни человека».
«Хорошо… Я ведь знаю, что все твои приказания — от любви ко мне, от заботы. Но если ты думаешь, что за Аласовым другие начнут разбегаться, то не бойся, этого не случится».
«Всё равно не отпускай».
«Коллектив мы годами сколачивали, за один день не разрушишь. Но ты умница. Распускать, действительно, нельзя…»
Меньше всего у неё болело сердце за коллектив. Разрушится — не разрушится, что ей до того? А её странная с виду просьба имела одну причину: не вздумала бы и Майка потянуться вслед за Аласовым! Будет так, как она решила, как угодно ей, Надежде Пестряковой: Аласов в Бордуолахе, а Майка в Арылахе, и никак иначе!
Слишком вы дружно ходили по деревне, сцепив руки. Слишком победно глядела ты, дорогая Майечка, — помнишь, когда выходила с ним из кино? Я-то всё помню…
И ещё помню, с каким презрением ты все эти годы поглядывала в мою сторону: дескать, я, Майечка Унарова, чище чистого!
Получайте же оба, что заслужили. И ты, Сергей, получай. Я распахнула настежь сердце: входи! И что же? Словно щепу отбросил ты меня с дороги. Даже не удосужился спросить ту, которую любил: почему вынуждена была поступить так, а не иначе? Не полюбопытствовал… Винить человека просто, а ты попробуй понять, попробуй представить, что в жизни и так бывает: принадлежишь телом одному, а душой другому. Так вот тебе за все мои слёзы! Бордуолах, край света, пустая комната с чёрными окнами…
Майя
Вот как рождаются иллюзии, как может обмануться не один человек — весь свет вокруг!
Саргылана вчера сказала: ваша любовь ни для кого не секрет. Неужто знают? Знает об этом старый Левин? И завуч Пестряков? И баба Дарья? А… Надежда? Неужели и она? И что они думают об этом — каждый из них?
Люди говорят: «ваша любовь», а любви нет и быть не может. Сегодня они с Сергеем ничуть не ближе, чем в день его приезда, когда встречались школьные товарищи: «Здравствуй, Серёжка!» — «Здорово, Майка».
Ничуть не ближе? Так почему же, когда вы бродили по снежным улицам райцентра, ты вдруг сказала: «Если Бордуолах, то и я за тобой»?
В первый день, ещё совещание не начиналось, Майю затеребили со всех сторон: «Унарова! Расцвела, голубушка…» — «Верно, верно, похорошела на редкость. Девочка, и только…» — «Влюбилась, влюбилась, не скрывай! У меня на этот счёт глаз намётанный…» — «На свадьбу приеду обязательно. Только телеграммку отстукай».
Это говорили люди, которые от Арылаха за сто вёрст! На свадьбу собираются. На её свадьбу…
Ноги лёгкими стали, а голова дурманно-пьяная. Будто кем-то подменили вековуху Унарову. Помнишь — сама себя спрашивала: что с тобой случилось? И не нашла тогда ответа. А он есть, ответ. Вековухой жить спокойнее: ни звука снаружи, печаль и память. А вот сохрани-ка этот покой, когда рядом Саргылана со своими бедами и радостями, когда чуть ли не ежедневно стучится в дверь Серёжка Аласов — пошли на лыжах, шире шаг, шире шаг, всё мелькает перед глазами, дух захватывает… Гульбище на Октябрьские праздники, танцы до утра, бросился Сергей в полынью, чуть не умерла от страха за него. Непонятно, каким образом снова ожило всё, что когда-то было между ней и Надеждой.