Кылбанов, узнав об этой затее, остроумно заметил в кругу учителей: первым экспонатом в музее будет бутылочка с надписью: «Дух, оставленный С.Э. Аласовым». Чтобы никто не сказал, будто от Аласова в школе и духа не осталось. Ха-ха-ха!..
Или Аласов надеется этими торжественными вечерами замолить грехи перед школьным начальством? Наивный человек! Ты хоть пляши перед Пестряковым и Кубаровым — тебя ни в каком виде терпеть не могут, вот ведь в чём гвоздь!
Ага, кое-кто из школяров, кажется, уже справился с контрольной. Брагин, Лирочка Пестрякова, Тегюрюкова… Но не сдают тетради, поджидают других оболтусов, которые будут мусолить задачки до самого звонка. Ох, уж эти хитрости юных созданий! Думают, что можно опытного учителя на чём-то провести. Ладно, пусть делают вид…
Последний фокус Аласова совсем уж на грани разумного. Идут в школе уроки, вдруг в учительской звонок — сам секретарь райкома партии товарищ Сокорутов. Директор бегом в класс к Аласову: телефон! А тот при школьниках чванливо так отвечает: пусть секретарь позвонит потом, я, видите ли, в настоящее время на уроке. Тут даже благодушный Фёдор Баглаевич не выдержал, вышел из себя, затопал ногами: «Имейте совесть, ведь в райкоме партии ждут!»
Делать нечего, пришлось Аласову идти к телефону: «Я слушаю». Передают, что разговаривал он с секретарём так безобразно, что поверить трудно. Секретарь, видимо, спрашивает: что же происходит, почему вы не в Бордуолахе, как прикажете это понимать? Указание райкома партии для вас есть закон или нет? А этот в ответ предерзко: «Я, товарищ Сокорутов, всегда выполнял и буду выполнять партийные законы, но вы для меня, извините, ещё не партия». И, уже совсем распоясавшись, стал в трубку читать секретарю райкома мораль: «Я бы посоветовал вам, товарищ Сокорутов, не спекулировать именем партии…»
Марфа Белолюбская, которая оказалась на тот случай в учительской, рассказывает, что от этой морали трубка вдруг так зарычала, что мороз по коже прошёл. А Аласову хоть бы что!
Между прочим, за последние дни в десятом классе снова забродили старые дрожжи, опять назревает бунт. Как же, есть предлог похулиганить: их любимого учителя хотят перевести в Бордуолах! Надо вовремя предупредить завуча.
Минуточку, чем это занялись мои прекрасные ученицы? Вера Тегюрюкова упёрлась лбом в парту, хихикает, похоже, книжка у неё. Подружка её Нина Габышева тоже тянется, хочет заглянуть…
Кылбанов, неслышно ступая, подошёл к девице, сунул руку в парту и вытащил толстую тетрадь в голубой обложке. Девчонка взвилась:
— Отдайте! Аким Григорьевич, прошу, отдайте!
И подружка её тоже вскочила, глаза отчаянные:
— Как вы смеете?
— А вот и смею, дорогие мои, — ответил Кылбанов негодницам. — Тетрадь получите после звонка.
Прикрыв тетрадь классным журналом, Кылбанов снова углубился в свои мысли. Но подружки никак не давали ему сосредоточиться — Тегюрюкова уткнулась лицом в парту, горе у неё великое! Габышева, красная как морковка, возмущённо выговаривает ей. Чем они так встревожены, что это за тетрадочка голубая?
Любопытствуя, Кылбанов отогнул обложку. Ба! «Дневник Нины Габышевой». Вон, оказывается, каким чтением забавлялись подружки…
На первой странице переводная розочка и старательным почерком: «Писать правду, и только правду!»
Ишь ты, ещё один борец за правду. Что же это за правда у девочек, с чем её едят?