Странное превращение произошло с Тимиром Ивановичем: ещё недавно это был важный и высокомерный человек, а теперь водил дружбу с Кылбановым, весь в своих интригах, стал суетным, дёрганым, говорил резко, фразы недоговаривал. Теперь он и часа не обходился без своего задушевного советчика — Акима Кылбанова, они даже чем-то походить стали друг на друга. По крайней мере, сейчас, когда оба враз, словно по команде, отвернулись от Аласова — ну совершенные близнецы!
После звонка с очередного урока стали сходиться учителя. Каждый справлялся о Нине, и каждому Аласов опять, слово в слово, повторял всё, что узнал от врача.
— А у меня, Сергей Эргисович, тоже добрая новость, — Нахов потряс пачкой ученических тетрадок. — В восьмом «А» записали рассказы четырёх участников Отечественной войны. Бригадный метод: ветеран говорит, все записывают, потом варианты сводятся в один — самый полный. Здорово придумано?
— Все ищут героев войны, непременно подавай им героев, — откликнулся Евсей Сектяев. — Подадутся как один в историки!
— Или того хуже — в писатели, — засмеялся Аласов.
— Э, не смейтесь! — возразил Нахов. — Совершается верное дело. Пусть ищут, пусть пишут…
Запыхавшись, влетела Саргылана Кустурова — розовощёкая, с ресницами в инее, с побелевшей прядкой на лбу.
— Товарищи, ка-акую новость я вам принесла! Ниночка наша…
Новость все знали, но никто не стал лишать Саргылану удовольствия сообщить её ещё раз.
— За эту весть вам от коллектива поцелуй в щёчку! — сориентировался Нахов. — Евсей, друг, что же ты?
Перемена кончилась, раздался звонок. Учителя пошли в классы.
— А вы, Сергей Эргисович, погодите…
Аласов в нетерпении остановился.
Тимир Иванович постучал в перегородку:
— Фёдор Баглаевич, вас ожидают…
Хмурый, будто заспанный и оттого ещё больше похожий на зимнего медведя, вышел из директорской Кубаров. Глядя в сторону и немилосердно пыхтя трубкой, он положил на стол перед Аласовым лист с текстом, отпечатанным на машинке.
«Приказ…» Аласов скользнул взглядом ниже: «За организацию склоки в коллективе, за нарушение нормальной деятельности школы, а также за морально-бытовое разложение отстранить от учительской работы…» Подпись: «Заведующий районным отделом народного образования К.С. Платонов».
— Считать себя уволенным могу лишь после того, как выйдет приказ директора школы.
Завуч остановил Аласова движением руки:
— Минуточку! Поскольку я являюсь заведующим учебной частью, то властью, данной мне, запрещаю вам, Аласов, входить в класс. Отдайте журнал Акиму Григорьевичу! Вы сняты, с вами всё покончено. А если вы нуждаетесь в приказе директора, то вот он, — Пестряков эффектно развернул лист. — Фёдор Баглаевич, я всё тут учёл, о чём мы говорили…
Даже со стороны было видно, как основательно Пестряков «всё тут учёл», — его аккуратным почерком исписана была вся страница.
Кылбанов, победно зажав журнал под мышкой, отправился на урок в десятый класс.
— Попрошу, Фёдор Баглаевич: перепишите в книгу приказов, а копию вручите этому человеку.
Кубаров, торопливо водивший в эту минуту пером по бумаге, был немало удивлён тишиной в учительской: за перегородкой никто не произнёс ни слова.
И тут вскоре ворвался в учительскую Кылбанов: