— Мужчины, хватит разговоров, несу пирог! — Оксана, выразительно подбоченясь, встала на пороге.
Выглядела она живописно — щирая украинка, прекрасная в своей молодости. Олицетворение всего, что видится мужчине за словами: домашний очаг, семья. Можно было представить себе, какое это счастье для Кардашевского — его Оксана. Пусть любые неприятности, но всегда знаешь, что вечером эти руки обнимут тебя, и эти губы… Аласов отвёл взгляд — не прочла бы она его грешные мысли,
— Сергей Эргисович, вернитесь к действительности. Позвольте вам как гостю… Вот кусочек… Вы всегда такой задумчивый, Сергей Эргисович, или это мой Егор вас расстроил?
Улыбка у неё милая, глаза синие-синие…
Кардашевский разлил по рюмкам вино:
— Ладно, Сергей Эргисович, давайте за наше общее дело… Оксана, выпей и ты с нами — очень уж тост ответственный.
XIV. Имя такое: Надежда
— Гоша, да ты молодец!
Парень поднял голову, не веря: его похвалили!
Надежда Алгысовна ещё раз просмотрела решение и тут же, на парте, подчеркнула страницу красным карандашом, вывела жирную пятёрку.
— Молодец!
Не подавая виду, что замечает ликование вокруг пятёрки Кудаисова, учительница отвернулась к тёмному окну. Как немного человеку нужно в молодости!
— Всё, ребята, на этом кончим. Следующие дополнительные занятия в понедельник.
Потом она долго сидела в пустой учительской. Где-то в дальнем классе шло заседание праздничной комиссии во главе с Аласовым — близятся ноябрьские торжества.
Да, перед этим Гошей она виновата — пусть пятёрка зачтётся во искупление вины. Она обошлась тогда с ним грубо, а у парня несчастная, говорят, семья. Не избежать Тимиру объяснений в роно, пришлось бы ему изворачиваться, выгораживать жену, но, слава богу, обошлось: ребята, извинившись, приняли вину на себя.
Тима говорит, что заслуга тут Аласова, подобное чудо с дерзким классом мог совершить только настоящий педагог. А ей так хотелось сказать мужу: ещё бы, разве он может быть другим, мой Сэргэйчик! Она-то знает: это ради неё Сергей заставил смутьянов прийти в учительскую! Её спасая!
Гулко хлопнула дверь, Надежда вздрогнула, подобралась. По коридору кто-то прошёл. Не он. Подождём ещё…
Что и говорить, первая встреча с Сергеем была как ушат ледяной воды на голову — такое убийственное для женской гордости невнимание! Удивительно ли, что с постели она поднималась больной, измученной ночными мыслями. Развинтилась, растерялась…
Успокоишь себя с трудом, но стоит утром встретить Аласова, или эту заносчивую Майю, или Стёпу Хастаеву, вслух мечтающую окрутить холостяка, достаточно малейшего толчка, чтобы опять всё поднялось… Да неужели же не осталось в нём и капельки прошлого чувства? Как те якутские её сородичи на севере, что в полярной ночи с тоской ловят на чёрном горизонте малейший отблеск света, так и она исподволь следила за Аласовым: неужели ничего?
Однажды перед стареньким трюмо в учительской она поправляла причёску и вдруг увидела в зеркале обращённые к ней глаза. Прочла в них без слов: какая Надежда всё ещё красивая! Какие у неё губы, брови, грудь. Эти губы он когда-то целовал… Да-да, именно это было в его взгляде! У неё даже голова закружилась на мгновение, она смежила веки, а когда открыла — в зеркале уже никого не было. Но с неё было достаточно и такой малости, теперь она твёрдо знала: нет, он ничего не забыл. Он помнит мои губы, он помнит всё…