– Знаешь, а моя близкая смерть пошла мне на пользу. Так много обо мне не писали еще никогда. Как говорится, вот так и приходит слава. Отличный промоушн для первого альбома! Да и тебе пиар смотри какой! Ой, быть тебе звездой. Машка, кстати, не теряется! Может, ей к Малахову податься, на «Пусть говорят»?
– Да в гробу я видела такой пиар!
– Тихо, тихо, не кипятись! Какова эпоха, таков и пиар.
Иван откидывает одеяло, садится на кровати, демонстрируя белоснежные плавки от Кельвина Кляйна, с удовольствием потягивается.
– Так! Я в душ, бреюсь, и мы идем обедать.
– А потом?
– А потом – последний акт трагикомедии под названием «Мнимая смерть Ивана Сереброва». Где, как ты думаешь, можно найти приключения на собственную задницу в Питере?
– Везде!
– Отлично! Тогда я могу себя никак не ограничивать территориально. Итак, вперед, в погоню за старушкой с косой. Как ты говоришь, такого оборота событий она не ожидает? Ха-ха!
Иван в одних трусах выпрыгивают на середину комнаты и громогласно объявляет:
– Дамы и господа! Представляем вашему вниманию третью часть Марлезонского балета!
Интересно, третья часть – это уже финал, или наш балет больше похож на бесконечную мыльную оперу?
Иван между тем, ничуть не стесняясь, подходит к ванной, потом замирает на мгновение и спрашивает, распахнув дверь:
– Спинку потрешь?
– Ты уже взрослый мальчик, так что… как-нибудь сам.
Мы так срослись за последние дни, что, думаю, с легкостью могли бы давить друг у друга чирьи на заднице – безо всяких задних мыслей, простите за каламбур.
– Ладно, ладно, я понял. Хранишь верность Паше. Хвалю! – продолжает веселиться Иван. – Но если что, потом не говори, что я тебе не предлагал!
И он захлопывает дверь.
На экране запыхавшийся гепард провожает разочарованным взглядом унесшуюся в пыльные дали антилопу.
Я переключаю канал.
С экрана на меня смотрит Иван.
То есть технически он смотрит не на меня, а на невидимого журналиста за кадром. Но в первое мгновение мне кажется, что на меня. Я делаю звук погромче.
– …великий артист. Мы все выросли из его блестящих перчаток, лунной походки и концертных френчей. Он – это целая эпоха, мы муравьи по сравнению с ним.
Позади Ивана шумит какая-то вечеринка. Он одет в светло-серую футболку с перекрещенными на груди кольтами – вещь, в которой я видела его несколько раз в самом начале нашего знакомства. Видимо, это довольно старое интервью, еще тех времен, когда все звезды в унисон скорбели по кончине Майкла Джексона.
Далее следует перебивка из модно раздетых девиц, томно тянущих коктейли через трубочки у бара.
– Несомненно, одно из моих самых больших желаний, – снова появляется в кадре лицо Ивана, – стать таким же известным артистом, как Майкл. За это и умереть не жалко.
Дзынь!
В моей голове загорается красная лампочка.
Насколько сильно он мечтал тогда стать таким же знаменитым, как Майкл Джексон? Это было желание на десять по шкале из десяти? Желание на грани одержимости? Мечта на грани истерии?
Я встаю с кровати и стучусь в ванную. По ту сторону льется вода, Иван, кажется, что-то напевает. Я барабаню в дверь. Шум воды становится тише, и через пару секунд на пороге появляется мокрый Иван, прикрытый полотенцем.
– Ты все-таки передумала? – интересуется он.
– Насколько сильно ты мечтал стать Майклом Джексоном?
Он берет гамбургер обеими руками и откусывает кусок. Сзади немедленно вываливается кусок салата и падает вниз, в бумажную упаковку. Тут же сверху капает соус.
– Сто лет этого говна не ел! – жуя, говорит Иван. – Вкусно!
Я высасываю плотное месиво молочного коктейля из трубочки, чтобы запить свои «чикен макнаггетс». Еда из «Макдональдса» – вне зависимости от того, что вы заказываете – всегда падает на дно желудка единым тяжелым куском, и долгое время лежит там, не желая отправляться в дальнейший путь.
Зато сытно…
– Меня подвело доверие. Я их часто оставлял вдвоем. Когда уезжал, – продолжает Иван, уплетая свою порцию. – Гастроли, все дела… Понимаешь, да?
– Угу.
– Но мы же все животные… Инстинкты превыше совести…
За окном по вечернему Невскому проспекту шагают люди. В толпе, залитой неоном реклам, глаз мой выхватывает двух девчушек лет двенадцати, на головах которых надеты одинаковые светящиеся рожки.
– С чего это ты решил излить мне душу?
Иван облизывает палец, испачканный в соусе, смотрит на меня.
– Ну мы же, типа, пытаемся инсценировать мою смерть. А перед смертью герой обычно открывает душу кому-то из близких. Классический литературный прием.