— Ты остался, Наташа, у нее там даже та самая квартира осталась. Самум есть, Ирис, Ильин, возможно Мак-Грегор.
— Почему возможно? — переспросила Наташа.
— Он так любит застенки, что без них не обошлось. Разглашение преступлений юсовцев в Сирии, а теперь в Украине…
— Опять прогуляться в Киев? Помнится, бывали мы с Самумом там однажды.
— Тот раз был простой прогулкой. Вашего пребывания даже не заметили, но слышали.
— Это когда — черкая пометки в блокноте насторожился сухопарый особист — в чем прокололись?
— Когда звучали поставленные вами на подрыв минные заграждения Зоны. Но в этом варианте Зоны нет и не было. Но вряд ли вы узнаете Киев, людей. Решать кто пойдет — вам. Помните, никаких сверхчеловеческих сил у вас не будет, и погибнув единожды, уже не воскреснете. Может это правильно, решать человеческими силами, не прибегая к помощи извне. Остается только память и знания о том, что могло быть иначе. По сути, ребята, это билет в один конец.
Лист всматривался в лица, будто наперед зная кто не вернется.
— Наташу не пущу — отрезал Брама — это не обговаривается.
— Однажды ты советовал мне решать самой. Думаешь легко ждать, зная, что можешь погибнуть? Но там мы сможем встретится, ведь ты знаешь мой киевский адрес, вы все его знаете.
Брама с видимым усилием согласился.
— Вот почему ты собрал только тех, кто имеет отражения — суммировал Ирис — пока не говори другим, хорошо?
Глава 2
Украина, Киев, Левобережка
Лифт шел нехотя, с натугой гудя тросами, звякнул и распахнул испохабленные копотью дверки. В лицо ударило столь мощным аммиачным духом, что закружилась голова и Наташа оперлась о стенку, превозмогая приступ тошноты. Сумочка соскользнула с плеча и едва не шлепнулась вниз. Подождав пока лифт захлопнет утробу превозмогая дурноту пошла вверх по ступенькам, то и дело спотыкаясь в полутьме, разбавляемой брезжившая на верхних этажах лампочкой. Где-то внизу жалобно, заунывно орала кошка. Вверху раздавался смех, какой-то неестественный, обрывающийся всхлипами и приглушенным бормотанием. Стало не по себе. Жить на Левобережке занятие рискованное, после заполонивших орд майданутых и вовсе опасное. Но жить где-то надо. Увидев полураспахнутую дверь квартиры на миг оторопела, не удивилась, разбой в осажденном загаженном Киеве стал нормой. Обзывая себя последними словами и глядя на щель словно кролик на удава, сделал шаг, потом еще. Ей бы бежать, дуре, забыть о квартире и бежать, спасая хотя-бы жизнь, но изнутри снова прозвучал стонущий смешок, дверь отворилась, являя мосластого представителя западной «эуропы», с одутловатого лица которого, болтаясь на ремешке, свисала засмальцованая каска, на которой маркером была нарисованная звезда, и почему-то свастика. Тип потряс головой, зрачки были широко распахнуты, видимо под наркотой. Мыча повел куцым стволом АКСУ и наставив в живот хихикнул:
— Цо панянка шукає? Просимо до господи, коли прийшли.
— Я хозяйка этой квартиры, что тут вообще происходит?
Лицо эуропейца враз налилось кровью, она запоздало поняла причину.
— То ты москалька? Зараз ми тебе, курву…
Закончить патриотическую речь он не успел. Рука плывущей перед глазами москальки рванулась к автомату, отточенным движением отвела его в сторону, вторая ужалила в кадык, вышибая и сминая крик. Наташа повела тушу вокруг себя, помогая ей упасть. Туша еще оплывала на лестничную площадку, а острая шпилька сапожка опустилась на глотку. Рука сама-собой перехватила ремень автомата, не дав ему звякнуть на пол и сняв с предохранителя. Оцепенение и страх ушли, сменившись непривычно чужой собранностью. Акцент наблюдения сместился, она смотрела на происходящее откуда-то изнутри и в тоже время сверху, как во сне. Мягко перепорхнув через тушу скользнула в прихожую, каблуки должны были звякнуть о оббитый бляхой порог, но ноги сами привстали на носочки. На диване в гостиной развалился еще один тип революционной внешности, туша окурок о обивку и пытаясь свести глаза в кучу. Старая, побитая молью шуба обернувшая автомат не бог весть какой глушитель, но лучше, чем ничего. Отсчитав «двадцать-два», пули легли меж прорех разгрузки. Последний «революционер», непонятно как втиснувшийся в узкую кухоньку, учуяв стрельбу принялся разворачиваться, но его ствол зацепился за стол, подарив возможность выдохнуть «двадцать-два». Отчего они такие медведеобразные? И тут ее накрыло, рот открылся в беззвучном крике, закрыв его ладонью она начала сползать вниз, взгляд упал на отражение в зеркале. Отражение же осталось стоять и горько усмехнулось: «Привет, сестренка!»